— Солнышко взошло! — говорят люди на земле. Радуются деревенские, легко да весело становится у них на душе.
— Чего ты? Куда глаза вылупила? Может, парня молодого высматриваешь? — злится Панас на жену, как рванет ее за косы, как примется драть, так бедная от боли аж покраснеет.
Другая жена, тайком от сердитого мужа, тоже высовывает свое лицо на землю, такая же любопытная, как первая.
— Месяц светит, — говорят люди, — пора на ночлег!
Грустно глядит на землю Панасова жена и слушает, как маленький хлопчик на жалейке играет около речки.
— А, чтоб тебя, — злится Панас, — срам! Я тебе покажу, распутница, как на хлопцев глаза пялить!
Как двинет ей в плечо, так бедная аж повалится и волосами длинными лицо свое красивое закроет.
И плачут Панасовы женки, а люди на земле думают, что это дождь.
В усадьбе Панаса хлопотливые бабы всю ночь кудель прядут при лучинах.
— Звезды горят, — говорят люди на земле.
Порой Панас начинает огонь выбивать из трубки на току, где батраки цепами жито молотят.
— Гром гремит, молния сверкает, — говорят люди на земле.
А мельница на небе большая-пребольшая! Мелет себе и мелет. От завозу просто отбоя нет.
А как станет мельник муку из бороды вытряхивать, так все небо запылит.
— Снег валит! — говорят люди на земле.
Борух там корчму заложил на большаке. Пошла торговля, ярмарки, доходы — прямо не нахвалятся! Больше всего торгуют там дурнями. Этот товар повсюду ходкий.
Вы спросите, на что в раю деньги? Как же без них, коли и корчмарю и попу они потребны. Без них ни шагу! Даже и на небо выбраться с пустыми карманами трудновато: не будут звонить в колокола, не станут псалмов петь, не помолятся за грешную душу.
Одно только полещука на небе беспокоит: число ходоков от земли растет не по дням, а по часам. Как ни расставляют сторожей на границах, как ни строго с паспортами, а все ж таки никак не могут устеречь. Уж очень ловок народ на земле: круть-верть — и оглянуться не поспеешь, а он уж на небе. А там — делай с ним что хочешь: не идет назад, да и только, хоть ты его колотушкой…
Чертов скарб
В некоем прекрасном крае, немножко поближе к Солнцу и чуток подальше от Луны, в крае, богатом золотыми нивами, прозрачными реками, синими озерами да темными пущами… Словом, в том крае, где мы с тобой живем, стояла, а может, и теперь стоит одна изба.
А жил в этой избе крестьянин по имени Янка. Здоровый, как зубр, добрый и не очень мудрый. Было у него пятьдесят сынов, сорок волов и кошка. Ну, может, не пятьдесят сынов, а три, не сорок волов, а два. Но кошка была, уж можете мне поверить. Рыженькая такая, с белыми пятнышками. С четырьмя лапами. С одним хвостом.
Пахал Янка землю, пас коров и тучи. И жил бы совсем хорошо, если бы не свалилась на него беда.
Было это давно. Так давно, что на Беларуси тогда еще водились черти. И у каждого из тех чертей было свое место работы.
Один жил в воде, пас щук, линей да окуней. Был зеленый и лохматый, очень похожий на кучу тины. Звали его Водяник, или Водяной.
Второй жил в лесу, пас оленей и был похож на обросший мхом пень. Если встретишь, то и не отличишь. Звали его Лесовик, или Леший.
Но был и третий, что жил в избах и пас сверчков. Этот был самый вредный. Рожки у него были, как у козочки, зубки, как чесночок, хвостик, как помельце.
И облюбовал этот черт избу Янки. И не то чтобы со злости вредил, а просто был проказник. Только от тех проказ Янке иногда плакать хотелось. И неудивительно! Ты ведь тоже не со злости проказничаешь? Ну вот, а родителей иногда до слез доводишь. Плохо!
Не стало в избе от черта покоя. Заплетет коням гривы так, что потом не расчешешь, а Янка думает, что это сыновья озорничают. Сметанку с молока слижет, а подозревают бедную кошку. Иногда зимой так завоет в трубе, что у людей мороз по коже и страшно на двор выходить. Или заберется в печную
