Падая, Макеев швырнул внутрь еще одну гранату, а подоспевший Якушев – третью, уже заведомо лишнюю. Почти одновременно прогремело два взрыва.
Сквозь звон в ушах Марлен различил лай немецких команд в глубине обороны. Якушев с Макеевым нырнули в дым и угар, наполнявшие блиндаж. Они забирали документы и шарили по раненым – кто тут годится в «языки»?
Марьин тряхнул фельдфебеля, тот пришел в себя, выругался, потянулся за автоматом…
Вот его-то и спеленали, уложив на носилки.
– Исаев! Краюхин! К пулеметам!
– Есть!
Марлен подхватил MG-34, глянул в ночь. Навстречу двигалась черная цепь гитлеровцев. Они не стреляли, шли молча.
– Да их тут не меньше роты! – пробормотал Михаил.
При вспышках осветительных ракет фигуры фашистов казались высокими и прыгающими.
– Подпустить ближе, без команды огонь не открывать.
Цепь приближалась. Вот до нее уже каких-то полтораста метров.
– Пора!
Затарахтели, зарявкали два пулемета, они гвоздили немцев перекрестным огнем, но и те жали на спуск. Однако пулеметчики сидели в траншее, а немцы крались по голой земле. Им очень не повезло.
Не выдержав обстрела, фрицы повернули назад. А тут и Марлен расстрелял остатки патронов – уж больно пулемет скорострельный, не напасешься.
– Всем отходить! Быстро!
Возвращались другим путем, левее заграждений. Когда они остались позади, лейтенант дал красную ракету – сигнал открытия огня артиллеристам и минометчикам. Немцы тут же ответили обстрелом участка, где стоял подбитый танк – ох, и досталось этому металлолому!
Но подгруппа захвата уже была вне зоны поражения. Едва затих огонь, бросками перешли нейтралку.
«Язык» – истинный ариец, беспощадный к врагам рейха, – оказался очень разговорчивым…
…Ночь выдалась удивительно спокойная, лишь иногда рвались снаряды, но далеко-далеко, долетая глухим уханьем.
Свежевырытая землянка пахла свежим деревом, забивавшим неприятное амбре сырой матушки- земли. Сразу ассоциация с могилой, никакого позитива.
А позитив был – в углу топилась щелястая буржуйка. Когда снаружи дул сильный ветер, дым лез во все щели и дырки, наполняя землянку, а ежели погоды стояли тихие, то и тяга была на диво. Во как гудит…
Тепло, хорошо… Тихое счастье солдата.
Марлен вздохнул. Когда он был «на людях», то сдерживался, не позволял себе распускаться, но в землянке никого не было – бойцы ушли в санчасть, знакомиться с новенькими «сестричками».
Все здоровы, хоть паши на них, а будут ныть и жаловаться на несуществующие хвори. Если медички не сообразят, в чем дело, сочтут, что началась эпидемия.
Пока что Исаева не тянуло к женскому полу. Усталость была такая, что порой буквально приползал с задания. Хорошо хоть пайки не тыловые, жить можно.
Хочется, конечно, иногда чего-нибудь вкусненького, такого, о существовании чего товарищи даже не догадываются.
Ладно, перебьешься.
С другой стороны, Марлен не слишком любил вот такие минуты отдохновения. На задании или в бою смерть в ухо дышит, это верно, зато никакие ненужные мысли в голову не лезут.
О родителях, к примеру. Ведь они не виноваты, и твое благородство по отношению к товарищам оборачивается для них переживаниями на грани горя. Это ты можешь убедить себя, что все в порядке и скоро все закончится, а мама, она другая, ее никакая логика не убедит. Как страдала, так и будет страдать.
И еще этот дурак Тимофеев! Блин…
Было бы просто отлично, отправься он сюда, в 41-й, с незнакомым ему человеком. И пусть бы он бежал хоть за линию фронта, хоть за две линии! Но Вика – друг.
И в чем-то его уход – это и его вина, Марлена.
Исаев вздохнул. Скорей бы утро! И в бой…
Глава 14
Хиви
