дыма. – Расскажи мне о своем необыкновенном таланте.
– Он появился два года назад, в одно время со снами о Джеймсе.
– Твоем брате?
– Нет, Джеймсе-привратнике с первого этажа, – огрызнулась Эви и тут же пожалела об этом. Она сама рубила сук, на котором сидит, – ссориться с Уиллом точно не стоило.
– Я высказал это предположение безо всякого злого умысла. Я в первую очередь ученый и исследователь, мне необходимы точность и конкретика, – веско заметил Уилл. – Как же ты его обнаружила?
– Все началось с маминой броши. Мне ужасно хотелось ее надеть, но мама не позволяла. Потом как-то раз она забыла ее на трюмо, я стащила ее. Но слишком нервничала, и мне никак не удавалось ее нацепить… Я все вертела и вертела ее в руках, и тут появилось это странное чувство. Брошь вдруг будто раскалилась в моих руках, ладони стало покалывать… – Эви замолчала. Раньше ей всегда хотелось поделиться с кем-нибудь своей тайной, но сейчас она чувствовала себя так, будто раздевается на публике.
– Продолжай. Что же ты увидела? Ты можешь видеть только ближайшее время из истории этой вещи или можешь заглянуть сколь угодно далеко? Ты наблюдала за происходящим отстраненно или проживала событие вместе с хозяином вещи?
– Так ты… веришь мне?
Уилл кивнул:
– Да. Я тебе верю.
Эви вся подалась вперед.
– Я будто смотрела кино, но изображение было блеклым и нечетким. Все длилось какое-то мгновение. Я видела маму, сидящую за туалетным столиком, и почувствовала то, что чувствовала она в тот самый момент…
– Что же это было?
Эви посмотрела на него в упор.
– Она хотела, чтобы вместо Джеймса умерла я.
Уилл потупился.
– Все матери любят своих детей одинаково.
– Нет. Взрослые специально придумали эту лабуду, чтобы оправдаться перед самими собой.
– И ты почувствовала все это с первого раза?
– Да. Потом я стала проверять себя. Стоило мне сосредоточиться на вещи, как она начинала выдавать воспоминания. Они не всегда следуют по порядку. Иногда картинки очень блеклые, иногда наоборот яркие. Думаю, когда впечатление особенно сильное, мне легче его прочесть.
– Твоя способность не стала сильнее со временем, как считаешь? Или, наоборот, ослабела?
– Не знаю. Я же не тренировалась с ней, как с игрой на кастаньетах, – отшутилась Эви. – А ее что, можно тренировать и развивать?
– Ты не встречала кого-нибудь, кто умеет что-либо подобное? – Уилл полностью проигнорировал ее вопрос.
– А такие существуют?
– Даже если и так, они умело прячутся. Ты не рассказывала родителям о своей способности?
– Это было бы сложновато после того, что случилось в Огайо. Они считают, что я просто всех разыгрываю.
– Это хорошо, – заметил Уилл.
– Почему ты задаешь такие странные вопросы?
– Потому что пытаюсь понять, – ответил он.
Никто раньше не говорил ей ничего подобного. Родители только давали советы, инструкции и наставления. Они были неплохими людьми, но считали, что мир должен прогнуться под них, вписаться в их систему правил. Эви никак не могла этого сделать, а когда пыталась, то просто пружинила и выскакивала наружу, как резиновая кукла из слишком маленькой коробочки.
– Так никто об этом не знает, – пробормотал Уилл.
– Если честно, я устроила небольшое шоу на вечеринке у Теты, – робко призналась Эви.
– Ты делала это на вечеринке? – встревожился Уилл.
– Это были пустяки! Просто рассказывала людям, что они ели на ужин или как зовут их любимых собак. Большинство из них все равно были пьяны в стельку. – Эви умышленно промолчала о собственном состоянии. – Просто шутка. Почему бы и нет?
– Но разве не из-за этого у тебя были проблемы в Огайо?
– Но это же Огайо! А мы в Нью-Йорке. Если девчонки могут танцевать полуголыми в ночных клубах, почему мне нельзя немного погадать?
– Никто не боится полуголых девчонок в клубах.
– Ты хочешь сказать, что люди будут меня бояться?
