состоящих в группировках, и прочих тёмных личностей, так или иначе причастных к движению националистов, не хватит ни сил, ни времени. Брать нужно головку, центр движения, а через вожаков уже выходить на рядовых членов и исполнителей.
– Человек, которого ты видел вчера у клиники… – задумчиво проговорил Андрей Владимирович.
– Помню, лысый, высокий, сутулый. Взгляд неприятный.
– Вот-вот, по твоему описанию он очень похож на Степана Тиртого, резидента бандеровских боевиков. Лично знаком с самим Степаном Бандерой. У нас есть данные, что это его люди участвовали в уничтожении польской патриотической ячейки, безопасной и бесполезной. Но ляхи вышли с оуновцами на связь. Убедившись, что толку от них не будет, их просто уничтожили. И наших бойцов на Фридриховке убивали те же бандиты. Пустили дезу про ювелирку – сам ювелир сбежал из Львова за три дня до этого – и устроили простейшую ловушку. Будто отрабатывают на нас последние свои разработки. Во Франции «пе-бе-эсами» не пользовались. И «глазом вампира» тоже. А теперь ты видел его около шумовой пушки, причём он сам представился «техником» этой адской машинки. Хотел лично убедиться в успешно выполненной акции? Похоже…
– Значит, нужно начинать с него.
– Точно. Группа базируется в районе Погулянки. – Подпоручик развернул карту и принялся водить по ней карандашом. – Улица длинная и извитая, начинается от Кочановского и доходит до Веглинской рощи. Рощей она только называется, на самом деле это солидный лесной массив, выходящий за пределы города. Погулянка петляет по зелёнке, потом заворачивает и вливается в улицу Зелёную. Собственно, Зелёной район и ограничен, хотя можно сюда же отнести отрезок улицы 22 Января, но отрезок этот невелик, и домов там мало. Между Погулянкой и Зелёной пустыри, а за Погулянкой, на севере, почти сразу начинается Лычаковское кладбище, площадь его огромна. Так что есть место и порезвиться, и спрятаться.
– М-да, – выдохнул гренадер. – Без более точных ориентиров можно ползать по этой твоей По-гулянке до морковкина заговенья.
– Тиртый очень осторожен, два раза в одном месте не ночует. Внедрить агента в его ближнее окружение нам не удаётся, чужих они близко не подпускают. И всё-таки у нас есть информация. На днях во Львов прибывает батька из Станислава, Богдан Захарченко. С ним около двух десятков боевиков. Факт сам по себе примечательный. Зачем Тиртому во Львове ещё оуновцы? Своих мало? Или готовят какую-то крупную акцию? И аккурат к съезду независимых партий? Но для нас сейчас важнее то, что между ними обязательно должна произойти встреча. Есть источник, обещавший сообщить час, дату и место переговоров. Но на подготовку времени может не остаться. Как, Иван Ильич, сможем взять их с ходу?
– Сможем, – уверенно ответил Саблин. – Если хотя бы пара часов на рекогносцировку будет, хотя бы час, сделаем. И не таких брали.
С этим они и отправились к подполковнику. Тот план одобрил, но велел и рутинной работой не пренебрегать. Продолжать следить за известными уже фигурантами и при малейшем подозрении брать их под стражу и допрашивать. Но это уже будет заботой контрразведки. Захват же главарей с сообщниками ляжет на плечи гренадеров.
До вечера просидели офицеры в Цитадели, обсуждая возможные сценарии предстоящих событий. Прикидывая варианты, набрасывая примерный план действий в той или иной ситуации. Наконец разошлись, договорившись, что Саблин тщательно изучит местность, где предстоит проводить операцию, а Станкевич бросит все силы на работу с агентурой.
Уже стемнело, когда Иван Ильич добрался до особнячка пани Каминьской. Неожиданно от стены отделилась женская фигура и направилась к поручику. Саблин узнал Хелену и немало удивился:
– Мадемуазель? В такое время? Почему вы не зашли в дом?
– Пан офицер, я ждала вас. – Девушка запнулась, но после паузы тихо добавила: – Я за вас волновалась.
– Вы? За меня? – Саблин не смог бы объяснить, почему услышанное оказалось для него столь приятным, но это было так. – У вас ко мне дело?
– Город полнится слухами об этом ужасном происшествии у клиники, – с испугом в голосе произнесла студентка. – Называют чудовищное количество трупов: кто сто, кто двести. Не знаешь кому верить… Газеты молчат. А вы не ночуете дома. Тётя Ядзя сказала, как ушли вчера ранним утром, так второй день не появляетесь.
– Служба, – пожал плечами Саблин. Он не знал, как вести беседу. Что больше пугает девушку: его судьба или страшные события в городе?
– Болтают, у клиники какие-то маньяки привели в действие ужасное устройство, что может убивать людей тысячами. И ещё говорят, что всё это подстроили русские, чтобы не проводить съезда галицких партий, не допустить свободного волеизъявления народа…
– Это уже полная чушь! – негодующе воскликнул поручик. – Как вы могли в такое поверить?! Мы охраняли колонну, сопровождали от станции до самой больницы. А потом…
– Что – потом? Что там случилось?! – Девушка схватила Саблина за рукав, но тотчас отдёрнула руку.
– Противник применил оружие большой разрушительной силы. Жертв много. Не сто, как болтают, но много. Я уверен, в завтрашних газетах появится обращение военного комиссара генерал-майора Стукалова. Люди получат правдивую информацию. К сожалению, мы не смогли противостоять удару. Но его нанёс тот, кто действительно хочет сорвать съезд.
– Господь праведный, вы не пострадали? Я почему-то сразу подумала, что вы будете там. Я так боялась…
Саблину показалось, девушка сейчас заплачет. Он сделал безотчётное движение к ней. Хотел… Обнять? Спрятать её лицо у себя на груди, успокоить? А примет ли гордая полячка подобные вольности?
