окончательно сформировалось, окрепло даже.
— Не злись. — Лихо сказал это на ухо. — Он такой, какой есть, не исправить… да и Мазена играет…
— Вам ничего не грозило… одного не понимаю, почему вы выбрали такой… мягко говоря, кружной путь? Отчего не договорились, к примеру, с Аврелием Яковлевичем… он бы вам невинность восстановил…
Девицы разом повернулись к ведьмаку, и во взглядах их читалась немалая заинтересованность.
— Себастьянушка, — с мягкою укоризной произнес упомянутый Аврелий Яковлевич, — друг мой сердешный…
…при этих словах Себастьян ощутимо вздрогнул.
— …чудится мне аль ты взаправду полагаешь, что будто бы я в частном порядке этакие… кунштюки вытворяю?
— А вы вытворяете? — поинтересовалась Мазена.
— Тебе-то зачем?
— Мало ли… на будущее… мы, Радомилы, предусмотрительны.
— Вытворяю, вытворяю, только вам оно не поможет. А ты, Себастьянушка, продолжай, времени у нас много, до утра самого… все одно раньше дом не откроется.
— Он правду говорит? — шепотом поинтересовалась Евдокия, которой чем дальше, тем меньше в этом доме нравилось.
— Не знаю. — Лихо ответил так же, шепотом, и в шею поцеловал.
Прилюдно.
Ужас какой, но смутиться Евдокия не успела…
— Кстати, дорогая Мазена, я вам даже попытку отравления прощаю… понимаю, что вы не по собственной воле, из интересов рода, так сказать… а тут я мешаюсь, не подпускаю к королевичу… и да, полагаю, вы вовсе не в фаворитки метили. Радомилы надеялись получить новую королеву? И за-ради этих надежд готовы были рискнуть вашей жизнью, не говоря уже о какой-то провинциальной панночке, которая сама своего счастья не разумеет?
— Не докажете…
— И не собираюсь. Это я так, к слову, чтобы не осталось недомолвок. Были у меня подозрения и на Эржбету…
Та лишь плечиком дернула и уточнила:
— Из-за бабушки, да?
— Из-за нее… и еще из-за вашей… семьи. Вы — единственный выживший ребенок. Полагаю, неспроста… поначалу я думал, что вам или отец не родной, или матушка… так бывает.
Она вздернула подбородок, явно не собираясь комментировать сие сомнительного свойства предположение.
— Но после, присмотревшись, я нашел весьма характерные черты и Драгомилов, и Пшескевичей, которые, правда, в глаза не бросаются. Сомнений нет, вы — родное дитя.
— И что?
— Ничего. — Себастьянов хвост соскользнул с запястья Клементины, и та отступила к алтарю, но была остановлена ведьмаком. Притом Аврелий Яковлевич и с места не сошел, лишь укоризненно головой покачал, и Клементина смутилась, будто гимназистка, застигнутая за разглядыванием открыток фривольного содержания.
Меж тем ненаследный князь продолжил:
— Осталось два варианта. Счастливую случайность я отмел, поелику в этакие случайности не особо верю… да и предыдущие беременности крепко подорвали здоровье вашей матушки… вон Аврелий Яковлевич и справку от медикуса раздобыл, по которой выходило, что сама панна Берута выносить и родить жизнеспособное дитя никак не могла. Следовательно, возвращаемся к последнему варианту. Заменная жизнь, так?
Эржбета молчала.
— Не волнуйтесь, вас-то никто не обвиняет… вы, простите, не в том возрасте были… если вообще вы были, чтобы решение принимать. А прапрабабка ваша, которая обряд проводила, давно уже человеческому суду неподсудна.
— Какая теперь разница?
— Никакой, Эржбета, совершенно никакой… вы не виноваты, что ваша прапрабабка хотела наследника, а отец оказался чересчур слаб, чтобы противостоять ее желанию. И боязлив… или не знаю, в чем дело, но доказать, что он о ритуале знал, не получится. Но он знал и потому вас боялся.
— Не он один, — тихо ответила Эржбета. — Вы говорите, что я не виновата, но там… там все как-то узнали и… и решили, что виновата именно я. Не только в том, что моя бабушка выкупила мою жизнь чужой…
— Детской, — очень тихо произнес Лихослав. — Это не просто запрещенный ритуал, это… черная волшба, как она есть…
— Но она и вправду не виновата. — Евдокии было жаль Эржбету.
Ведь и вправду непросто ей приходилось.
Откуда узнали? Кто-то за старухой подсмотрел, кто-то кому-то что-то сказал… да и мало ли способов есть? Сплетни по селу разлетаются быстро, день
