себя за бороду дернул. – Только без толку все лечение было бы… простуда перешла б в пневмонию… или в чахотку… ну а дальше, сам понимаешь… сгорел бы за недели две-три… и главное, что пакость эту так просто не обнаружить. В первые сутки – это еще да, остается мертвый след, а вот дальше… только если искать направленно.
– В первые сутки никто себя отравленным не чувствует… и вправду мерзость.
– Еще какая… одно радует, что обряд на янтарь сложный, не каждому по зубам, а кровят сосны мало, вот и получаются сущие капли…
Аврелий Яковлевич потрогал переносицу и иным, деловитым тоном велел:
– Коробку и конфеты завтра передашь. Утром скажешь, что родне… через знакомого… следа, конечно, не возьмем, но для порядку пусть будет оно. Теперь что до остального, то… дело такое, Себастьянушка. Придется тебе потерпеть.
– Я уже терплю. Куда боле?
– На хельмовку ты не вышел и, боюсь, что так просто не выйдешь. Пока держись, приглядывайся, а я… старая она, мил мой друг. Настолько старая, что… меня постарше будет.
Он таки вырвал из бороды курчавый седой волос, который в раздражении кинул в фонтан.
– Мы, Себастьянушка, про Миндовга уже беседовали, но ничего, еще побеседуем… Вот что интересно… до павильона этого Цветочного он еще в разуме был… а потом сдал и быстро так… стремительно… о том уже позабыли… и память-то трогать не след, Себастьянушка, короли того крепко не любят. Но порой надобно…
Себастьян кивнул и, зачерпнув воды, позволил ей просочиться сквозь пальцы, в ладони осталась муть колдовского тумана.
– А вот еще информация интересная. Аккурат в это время фавориткою Миндовга становится некая Эржбета Баторова… княжна… – Аврелий Яковлевич продолжил терзать бороду. – Только вот род князей Баторовых угас так давно… никого даже во времена прадеда Миндовга не было уже… забытый древний род… и портретов княжны этой не осталось, хотя ж и известной женщиной была. Описаний и тех мало. Упоминают, что была женщиной красоты необыкновенной – белокожа, темноволоса…
– Эржбета…
– Не туда мыслишь, Себастьянушка. Имя-то нередкое… может статься, что нынешняя Эржбета к той отношения не имеет… а может, и наоборот. Смотри. Думай. Не мне тебя учить. Я только рассказать могу… да и то немного.
Себастьян взмахом руки отогнал особо наглого комара, уже пристроившегося на плече. Пусть бы и кожу ненаследного князя он бы не пробил, но все одно было неприятно.
– Откуда та взялась – непонятно. Если и был кто-то, кто знал правду об этой… княжне, – Аврелий Яковлевич сплюнул, наглядно демонстрируя, что именно думает об Эржбете Баторовой, – то унес эту правду в могилу… ты не подумай, я допросил людишек…
Пальцы хрустнули, и звук этот заставил Себастьяна дрогнуть. Допрашивать Аврелий Яковлевич умел, и что с того, что беседовать приходилось большей частью с трупами?
…значит, минулой ночью на кладбище местное наведался.
– …но те, кто поднялся, ничего толкового сказать не могли. А вот те, которые могли бы, тех упокоили славно… с полным, так сказать, благословением… Те же, кто говорить может… нет, не боятся, там, за гранью, страхи отступают, но говорят неохотно… и помнят мало, точно еще при жизни память им вычистили. Однако на одном сошлись, что с этой женщиной неладно было. Поначалу Миндовга очаровала… а там и зачаровала. Это непросто, Себастьянушка… в нем та же древняя кровь, что и в Радомилах, течет, помнит она Вевельских цмоков, и не только их. Чай, не зря короли меж собой роднятся, берегут богами даденное… нет, простой колдовке королю глаза застить не удалось бы… а эта сумела. Не сразу, думаю, но капля камень точит… источила и сердце, и разум, и душу…
Он тяжко вздохнул и пригладил растрепанную бороду.
– Как бы там ни было, но в Цветочном павильоне она обжилась крепко, алтарь поставила. А ведь алтарь, Себастьянушка, это не просто камень. Его делать надобно. Силу свою вкладывать. Вымаливать благословение, на что не каждый способен, зато и обряды, на алтаре соединенные, особую силу имеют… и, стало быть, что-то серьезное было в павильоне, раз уж она так потратилась. Но как Миндовга скинули, то и она исчезла. Куда? Неизвестно. Тогда ее сочли мертвою, жертвой… хотя не жертва она. Думаю, что не одного короля заморочила…
– Для чего?
– Как знать… кто ж их, колдовок, поймет… Миндовг-то Хельмовы храмы прикрыл. Может, она возвернуть все хотела, да не выпало. А может, и чего иного… возилась же с павильоном не один год. Чего ради? Уж с Хельмовыми жрецами быстро бы вопрос решила… да и решила, многие высшие спаслись, но чтоб веру возродить, то нет. А после сынок Миндовга сторицей за отцовские обиды разыгрался… ни одного храма не осталось…
– Кроме Подкозельского.
– Верно, Себастьянушка, кроме Подкозельского. Но о нем короли предпочли… забыть.
– Интересно получается.
– А то…
