Потом у него запиликал почти разрядившийся мобильник, и Митяй вдруг осознал, что зарядка, хоть и лежит примерно там же, где и обычно — на рабочем столе, слева от монитора, — но ее провод аккуратно свернут и схвачен гибкой проволочкой, а ничего подобного достаточно безалаберный в быту Митяй сроду не делал.
Вот тогда-то он и вспомнил про след в коридоре.
Метнувшись туда, Митяй зажег свет и принялся разглядывать отпечаток на паркете. Теперь он вдруг понял, что отпечаток оставлен правой туфлей. Во всяком случае — точно не кроссовкой «Меррел», а в это время года Митяй носил только их. Туфли Митяй вообще и не помнил, когда в последний раз надевал. Кроме того, след на паркете явно был на пару размеров меньше, чем могла оставить обувка Митяя.
Следующие несколько секунд Митяй мрачно размышлял, осмотреть замки на входной двери или сразу идти проверять заначку. Заначка победила.
К величайшему удивлению, почти три тысячи накопленных долларов оказались на месте, и у Митяя отлегло от сердца. Для очистки совести он полез в секретер, где хранил небольшую сумму в рублях на текущие расходы. Рубли тоже были на месте и, по-видимому, все — точной суммы Митяй даже и не знал, но вряд ли там могло быть сильно больше найденных двенадцати тысяч.
Но след! Но зарядка!
«Может, мама заходила? — подумал Митяй и сам же себе возразил: — Ага, в мужских туфлях! Может, тогда отец?»
Но и эту мысль Митяй быстро отверг: во-первых, у отца размер такой же, как и у него самого (вернее, наоборот), а во-вторых, отцу точно так же никогда не пришло бы в голову аккуратно сматывать шнур зарядного устройства.
«Может, родители вместе заходили? Но зачем?»
Митяй принялся слоняться по всей квартире, не исключая кухни, ванной и сортира. И подметил еще парочку несуразностей.
Давным-давно отломанная крышка CD-отсека магнитолы теперь была на месте. И под ней в отсеке для диска не обнаружилось ни пылинки. И да, да, ни единого крепежного винтика на магнитоле Митяй не увидел, ни единого стыка пластмассовых частей.
На холодильнике отсутствовала приметная царапина — ее когда-то оставил Генка Забродский, добыв изнутри бутылку пива и неловко развернувшись после этого. Это трудно — оцарапать пробкой закрытой пивной бутылки дверцу холодильника. Но Генка умудрился.
Теперь царапины не было.
Ну и еще одно: доисторическая радиоточка, висящая на стене в одной из комнат, привлекла внимание Митяя чересчур свежим видом, а поскольку ею Митяй никогда не пользовался и даже не помышлял ни о чем подобном, ее не жалко было и разломать.
Вспомнив Дустово «зубило, молоток», Митяй прибег к тому же методу.
Это не заняло много времени, и результат был, в общем-то, предсказуем: силумин, крупинки.
Потерянно застыв над расколотой на газете «радиоточкой», Митяй с отчаянием думал, что за силуминовая чума обрушилась на привычные вещи, доселе верные и безобидные.
Ночь Митяй провел тревожную и почти бессонную, а наутро обнаружил, что мобильник больше не разбирается: «пластиковая» якобы крышечка намертво слилась с металлическим корпусом телефона.
Митяй видел, что руки его, исследующие враз ставший чужим мобильник, дрожат. Это было неприятно, но ничего поделать он не мог — по всей видимости, события пересекли некую условную черту, находясь за которой уже нельзя жить и думать, как раньше. А когда мобильник внезапно исторг знакомую трель, Митяй его от неожиданности выронил.
Совладав с руками — не сразу, но совладав, — Митяй нашел в себе мужество подобрать телефон и взглянуть на экран.
«Номер засекречен», — высвечивалось там.
«А что я теряю?» — тупо подумал Митяй и решил ответить.
— Слушаю! — сказал он в трубку.
Получилось даже не слишком похоронно.
— Включи телевизор, — услышал Митяй вместо приветствия. — Восемьдесят седьмой канал.
И звонивший отключился.
Митяй совершенно не помнил, на какую телепрограмму настроен восемьдесят седьмой канал дядькиного еще кинескопного Филипса и настроен ли он вообще на какую-нибудь программу, хотя после покупки этот Филипс доводил до рабочего состояния именно Митяй, тогда еще подросток.
Он прошаркал в комнату с телевизором, нашарил между диванных подушек пульт, включил телевизор, перевел его в режим двузначного задания каналов и последовательно нажал восьмерку, потом семерку. Подсознательно он ожидал нарваться на выпуск экстренных новостей, вещающий о каком- нибудь внезапном катаклизме или очередном конце света, но на экране возник всего лишь человек в черном костюме и затененных очках. Тонкий черный галстук отчетливо выделялся на фоне белоснежной, аж глаза ело, рубашки. Человек был виден в режиме «бюста» — голова, плечи и верхняя часть торса.
— Молодец, — похвалил человек из телевизора. — И не надо бояться. И раньше не надо было, а теперь уж и вовсе нет смысла. Это один из нас
