— Что из своего?
— Сочинял.
Я чуть не рассмеялся.
— Из своего.
— Из своего — просто, — после некоторого раздумья заметил он. — Идти надо…
— Боря, — позвал я. — А зачем тебе куда-то идти? У меня в той комнате еще одна койка. Там и выспишься…
Он отставил пиалушку, поблагодарил, встал.
— Нет. Надо.
Проводив его, я вернулся на задворки и заново осмотрел все, что он успел наворотить за ночь. Впечатляющая картина. Только как это потом состыковывать?
Огляделся и приметил кое-что еще: рядышком с грудой металлолома лежали в траве две длинные трубы, которых я раньше не видел. Или видел, но тогда они были, наверное, грязные, ржавые, гнутые, теперь же выпрямились и воссияли. Очевидно, сердечники для будущих столбов.
А вот интересно: Боря к первому ко мне подошел в нашем поселке или уже кому-то что-то успел построить? Наверное, к первому — иначе бы он неминуемо потащил меня взглянуть на образчик своей работы.
В будни у нас тихо — все в городе, за исключением отпускников, пенсионеров и неприкаянных вроде меня. Улочка пуста в обе стороны. Кое-какие признаки жизни наблюдаются лишь на участке Лады Егоровны: там над помидорными джунглями выдается тыльная часть хозяйки.
— Добрый день, Лада Егоровна!
Она выпрямляется. Голова у нее сравнительно с туловом, прямо скажем, мелковата. Личико сурово.
— Я что говорю-то, Лада Егоровна… — завожу я чисто дачную беседу, стараясь не покоситься всуе на кривые мохнатые доски опор и разлохматившуюся поверху ржавую рабицу, — опять к нам, смотрю, зачастили…
— Кто зачастил?
— Да строители эти…
Лада Егоровна прожигает меня взглядом и выкладывает разом все, что она теперь думает о зодчих из Средней Азии.
Выслушиваю, скорбно кивая.
— Да вот, боюсь, повторил я вашу ошибку, — каюсь с кряхтением. — Тоже нанял — ворота строить. Борей зовут… Да он, по-моему, и к вам заходил.
Личико Ладушки смягчается. Приятно слышать, что ты не единственная дура на белом свете.
— Много запросил? — ревниво интересуется она.
— Н-ну… чуть меньше, чем ваши те… А вам он, кстати, как показался?
— Кто?
— Боря…
Ничего хорошего о Боре я от Лады Егоровны не услышал. Но и ничего конкретного тоже. Увы.
Ладно, побредем дальше.
Вскоре я достиг развилки. Поселок закончился. Нигде ни души. Постоял на солнцепеке, поразмыслил. Дачник на распутье. Прямо пойдешь — в магазин попадешь, направо пойдешь… Окинул оком окрестности и понял, что идти мне следует налево и только налево! Там метрах в пятидесяти от меня обосновалась на обочине приметная обшарпанная «семерка» с прицепом. Капот был поднят, один из басмачей копался в моторе, двое других, опасливо озираясь, слонялись поодаль. Мое приближение, как и следовало ожидать, вызвало легкий переполох.
— Здорово, орлы! — приветствовал я их.
Настороженно поздоровались.
— Значит, говоришь, плохой человек? — дружелюбно обратился я к старшему, будто прошлая наша с ним беседа и не прерывалась даже.
— Плохой! — запальчиво подтвердил тот.
— Откуда он вообще?
— Не знаю! Никто не знает!
— А что он тебе сделал плохого?
— Мне — ничего! Кургельды — сделал!
— И что же он сделал Кургельды?
— Напугал!
Услышав такое, я, признаться, малость опешил. Как было сказано выше, кроме миграционного контроля, сыновья пустыни вообще ничего не
