молодых женщин, как она, ожидали здесь продажи на Гурганское море и знали, что наилучшей долей теперь будет скорейшая смерть!
Хирдманы переносили здешнюю жизнь легче, хотя тоже кляли жару, духоту, палящее солнце, непривычную еду, недостаток воды, мух и вонь от скученности. Вино делали здесь же, в городе, тут имелась своя давильня для винограда, поэтому оказалось оно недорого, но пить много Хельги своим людям не позволял, да и на жаре вреда от вина выходило больше, чем пользы. Его хирдманы, из которых десяток прибыл с ним еще из Хейдабьюра, томились и с тайным нетерпением ждали. Чего ждали – не говорили вслух. Даже на северном языке, даже когда рядом были только свои, упоминалось об этом лишь в словах навроде «когда уже…». Еще десяток человек во главе с Мангушем дал ему Ранди: эти не раз сопровождали его в поездках на теплые моря, знали эти места и понимали по-хазарски и по-гречески.
Люди Хельги были поделены на две части: тридцать человек жило в городе, охраняя товар, столько же оставалось в гавани при лодьях. Через день менялись. Днем выходили человек по десять послоняться по улицам: где узким, земляным, плотно утоптанным, а где широким, хоть двадцать человек в ряд пройдет. Не имея дерева для построек, боспорцы возводили дома из глиняных кирпичей на каменном основании. По старому, еще греческому обычаю, камни – известняк, песчаник, ракушечник – укладывали хитрым образом наискось, отчего кладка напоминала огромные каменные колосья. Причем камни и плиты служили не первый век: их добывали для новых построек из старых развалин, так что они помнили много разных хозяев, владык и языков. Иной раз в основание дома попадало чье-то старое надгробие со стертыми письменами, мраморный блок или обломок величественной колонны. Самкрайский холм, будто удивительный бессмертный великан, век за веком рос вверх над останками былых поколений, вытаскивая из собственного прошлого свои же старые кости и давая им новую жизнь.
Хирдманы слонялись по базарам – поглядеть на верблюдов, лошадей и ишаков, на товары – ковры, ткани, медную, бронзовую и глиняную посуду. Много посуды ввозили из Греческого царства: глаза разбегались от изобилия кувшинов, чаш, мисок и блюд из белой расписной глины, с прозрачной, зеленой или желтой поливой. В амфорах красноватой глины привозили вино и оливковое масло. В обратном направлении везли добываемое в окрестностях Самкрая «земляное масло». Здесь этой довольно вонючей черной жидкостью заправляли глиняные светильники, опуская в нее фитилек. Запечатанную в высокие узкогорлые кувшины с ручкой, ее грузили на корабли для вывоза в Царьград, и за этим делом наблюдал особый греческий чин.
Хазарские кувшины обликом напоминали стройную красавицу с тонкой талией, что горделиво уперла руку в крутое бедро. Хватало и самих красавиц, что носили эти кувшины и амфоры на плечах, с синими, серыми, голубыми, черными стеклянными браслетами на тонких запястьях – хазарок, гречанок, булгарок-бохмиток, укутанных в покрывала по самые глаза, ясынь. Но и приставать к девкам Хельги запретил тоже: шум и драка с местными, хоть и входили в число любимых развлечений русов в торговых городах, решительно не вязались с его замыслами.
– Потерпи, Торбен, – говорил он своему давнему товарищу, который чуть шею не вывихнул, глядя вслед одной гречанке. –
– Вот эта будет моя! Смотри, запомни!
Слоняясь по городу, однажды наткнулись на христианский храм. Христову веру в Самкрай принесли греки, бежавшие сюда лет полтораста-двести назад, когда при василевсах Льве и Константине противники почитания икон боролись с их поклонниками. Греки, наследники прежних владельцев этого края, составляли в городе чуть ли не половину населения. Самкрай издавна был столицей епархии, и здесь имелся свой епископ.
Каждый день к русам являлся кто-то из троих жидинов: привозил с рынка припасы на день, свежую воду, проверял сохранность товара, спрашивал, все ли хорошо. Двое других тем временем ходили по домам и лавкам купцов, к которым имели письма от Рафаила, отыскивая покупателя. Обиталища купцов- жидинов можно было узнать по присутствию мезузы – прикрепленному справа от входа куску пергамента с речениями из Торы. Богатые их дома были выстроенные целиком из камня, с мощными плитами в основании углов; перед ними, на мощеных двориках, дымили печи для готовки и особые обмазанные изнутри глиной ямы, где пекли хлеб. В доме имелось помещение с печью и ямами-хранилищами, где занимались своими делами женщины и челядь, а хозяева принимали гостей в более просторном помещении, с глиняным полом, устланном коврами или кошмами, с двумя глинобитными скамьями вдоль стен, обложенными камнем и покрытыми тоже коврами либо шкурами. Прежде чем усадить, гостям предлагали омыть руки в облицованной камнем яме-водостоке, потом подавали угощение – свежие пшеничные лепешки, сыр, вино.
Киевские гости носили с собой мешки с образцами товара: по две-три шкурки куницы, бобра, лисы, получше и похуже. Как принято у хазарских торговцев, сперва гости показывали из товара что похуже, потом доходило и до лучшего. Купцов сопровождал десяток русов, и обычно возглавлял его сам Хельги. В дом их не приглашали, оставляя ждать во дворе, где отроки от скуки перемигивались со служанками, занятыми возле мукомольных жерновов или хлебных печей.
– Что за народ эти русы? – иной раз спрашивали местные купцы киевских. – Ходят слухи, будто они снова собрались воевать с греками, но достаточно ли они сильны для этого?
– Как говорил Моше: если народ живет в хорошо укрепленных городах, за прочными стенами, значит, он слаб и боится войны, – отвечал старик Иегуда. – Русы же живут в небольших, слабо укрепленных городах, а такой мощной стены, как здесь, нет даже в самом Куяве. Но они не боятся войны, ибо полагаются на свое мужество.
– Многие любят похвалиться подвигами, которые совершат в будущем. Но если слухи о войне окажутся правдивы, вскоре мы узнаем, велико ли мужество русов на деле… Однако если Ингер рассорится с Романом, рынки Кустантины окажутся для русов закрыты надолго, и здесь меха и полон должны
