– Вы… – Соколина чуть не задохнулась. При виде Бьольва ей на ум пришел Ольтур и то, за что он был изгнан к воеводе Берлоге. – Вы…
– Тише! – Лис лишь чуть подался к ней, но взгляд его светлых глаз и напугал, и отрезвил Соколину: она умолкла и плотно прижалась спиной к стене. – Нечего болтать. Иди забери рогатину, если старик спит. Эту положишь на ее место – он не заметит.
Соколина сглотнула, но не нашла в себе сил отлепиться от стены и продолжала стоять неподвижно. Ей хотелось закричать, ударить кого-нибудь… Мысли неслись свистящим вихрем, и с каждым мгновением сердцем прочнее овладевала холодная жуть пополам со жгучим негодованием.
Они хотели его убить! Колючка под седлом была хоть и весьма опасной, но все же шалостью. А вот негодная рогатина перед ловом – это уже смерть. Или тяжкое увечье. Но почему? Что Логи-Хакон им сделал? Ее женская сущность возмущалась тем, как эти люди, среди которых она выросла и считала их своими чуть ли не назваными братьями, безжалостно распорядились судьбой человека – молодого, полного сил, знатного, доблестного и, главное, ничем их не обидевшего! От волнения ей с трудом удавалось связать обрывки мыслей, все эти «зачем?» и «почему?». Сама она надеялась лишь обскакать Логи- Хакона во время состязаний и тем лишить права свататься к ней – раз уж отцу взбрело на ум поставить такое условие. Дальше этого ее строптивость не шла.
– Мы хотим уберечь старика! – Лис обеими руками мягко, но крепко взял ее за плечи и тем заставил обратить на себя внимание. – Ты все знаешь сама: он заставит рыжего состязаться сперва с тобой, потом – с ним самим. Ты же не хочешь, чтобы рыжий его убил? Твоего отца? Ты ведь тоже хочешь, чтобы все оставалось как есть и мы проводили его на тот свет как можно позже?
– Я… еще рано… он еще… меня не одолел…
Соколина не могла смотреть Лису в глаза, слишком холодны и безжалостны они были. И впервые ей пришло на ум, что она совсем не знает этого парня, который прожил при ее отце уже… лет десять и выглядит вчерашним отроком, хотя уже десять лет назад был вполне сложившимся мужчиной и воином. Это Лис еще лет восемь назад, когда Свенгельд в последний раз ходил с Ингваром в степь, взял в плен печенега Багишку – тот потом долго жил у Свенгельда, именно он научил Соколину скакать по-степняцки, приподнимаясь в стременах.
– Когда он тебя одолеет, будет поздно, – напомнил Лис. – Тогда нам придется… дать ему противника помоложе воеводы, а это уже чревато ссорой с Ингваром и прочими сварами. А так… всякому своя судьба.
– Он сам выбрал, – добавил Бьольв, которому теперь казалось, что так оно и было. – Я ему несколько рогатин предлагал, он эту взял. Но может, еще и обойдется. Или она выдержит. Или кабанов не поднимем.
– Пойдем! – Лис оторвал Соколину от стены и мягко подтолкнул в сторону срединной площадки городка к воеводской избе. – Забери рогатину, и все будет хорошо. Даже рыжему ничего не грозит, у него хорошее оружие осталось. Выдохни.
Соколина зашла в избу, но тут же вышла с пустыми руками: Свенгельд еще не спал, ворочался и кашлял. Во сне он храпел, как три медведя, поэтому ошибиться было трудно.
– Не торчите здесь! – Ей противно было видеть Лиса и Бьольва. – Давайте вашу рогатину! Вот сюда положите, под крыльцо, чтобы не видно было. Я потом ту вынесу и сюда же положу. Уходите!
– Мы не… – Бьольв протянул к ней руку, отчаянно желая оправдаться.
Но она уже отвернулась и ушла.
На дворе еще не стемнело полностью, но все оконца в воеводской избе были заволочены – от комаров, – и висел мрак. Соколина вошла, стараясь шуметь как можно меньше, и села на скамью возле самой двери, возле лохани. Отец не спал: вместо привычного храпа она слышала временами покашливание. Еще нельзя. Надо обождать.
Соколина не любила плакать и делала это очень редко: для слез она была слишком самолюбива и упряма. Но сейчас ей хотелось разреветься от досады.
Рыжий Хакон ворвался в ее жизнь, будто факел в овин. Все еще не полыхало, но уже было очень близко к этому. Для Соколины отец тоже был одним из тех волотов, на костях которых стоит мир, но только он был жив и вечен. Казалось, он так крепок и упрям, что никакие волны времени его не сокрушат. К единственной дочери Свенгельд всегда был добр и снисходителен, давал ей полную волю. Десять лет назад, когда она пожелала выучиться стрельбе, он не стал напоминать, что «ты же девчонка», а выдал ей наставника – старого алана по имени Гозар. То же касалось верховой езды, он сам купил ей у угров красивую кобылу, которую она назвала угорским же именем Аранка – «золото». Свенгельд лишь смеялся, что по цене своей кобылка оправдывает это имя. Соколина болтала в гриднице с отроками куда охотнее, чем посещала супрядки у Предславы, сколько та ее ни зазывала. О том, что когда-то девушке с такими привычками придется идти замуж, и помину не было. Она жила счастливо и не задумывалась о будущем.
И вот с углов ее беспечального существования потянуло дымом. Не враг лихой, а сам отец родной задумал все это разрушить. Сбыть ее замуж, а самому отправиться в Валгаллу! Еще чего! Сама она даже в мыслях не посмела бы сказать об отце, что «старикан-то трёхнулся», как говорили отроки, но признавала, что у парней есть основания так думать.
Мысли ее о женихе, то есть Пламень-Хаконе, были весьма сумбурны. Глупо спорить: он весьма хорош собой, держится учтиво, но твердо, а знатностью рода не уступит никакому князю. Все в ней противилось мысли о переменах, но не сказать, чтобы Логи-Хакон был ей противен сам по себе. Ну, может быть, когда-нибудь, если через много-много лет отец все-таки умрет… а набирать себе девичью дружину ей не захочется…
