могу поверить, что он умер!
Мистина ответил лишь взглядом. Свенгельд был его отцом, и ему в эту смерть верилось еще труднее.
– Подожди, но надо же с кем-то… – Эльга оглянулась на дверь.
– Я уже за ними послал. Они придут сюда. Я при тебе поговорю с ними и уеду.
Эльга благодарно вздохнула. Мистина понимал ее не с полуслова, а даже с полумысли, и сам знал, что когда следует сделать. Прижимая к себе теплое, мягкое тельце Брани – той было уже десять месяцев, и с первого дня Эльга, держа ее в объятиях, испытывала ни с чем не сравнимое блаженство, – она уже думала о другом. Перебирала в мыслях имена и лица бояр. Все они… сейчас они сбегутся сюда… и хорошо, сбегутся… как хорошо, что Мистина позвал их сюда, теперь они оба будут знать, что киевляне об этом думают. Куда лучше, чем если бы те собрались у Гордезора, или Острогляда, или Честонега Избыгневича, и тогда Эльга знала бы их мнения и решения лишь в той мере, в какой они посчитают нужным ей рассказать. Но все они очень хотят услышать новость от Мистины, убедиться из первых рук, что давно ожидаемое и вправду свершилось, и потому явятся на княжий двор.
– Идем. – Она сделала шаг к двери.
Потом опомнилась, повернулась и с сожалением протянула Браню кормилице – не нести же дитя в гридницу! Да и переодеться надо… С рождения Браниславы – Эльга тогда даже не огорчилась, что не сын, хотя все эти годы ждала второго сына, – она хотела кормить ее сама, но поняла: это неразумно. Случись что, придется куда поехать, – как в то полюдье запрошлой зимой, – куда нельзя тащить с собой дитя, и что делать?
Ингвар! Одеваясь, она только об этом и думала. Как не вовремя он уехал в степь! Или как не вовремя умер Свенгельд… Его смерть была событием, которое давно и с нетерпением ожидалось киевской русской дружиной – и которое перевернет все. Которое чревато новой войной с Деревлянью – а может, и не только. И в первые дни, когда все это начнется, Ингвара не будет в Киеве. А Мистина, на которого она всегда полагалась в отсутствие мужа – все эти почти пятнадцать лет, – должен сейчас же уехать. Да, он поедет в Деревлянь. Но Эльга чувствовала: здесь, в Киеве, предстоят не менее горячие битвы.
Когда она надевала ожерелье, у нее дрожали руки.
А ведь они вспоминали Свенгельда совсем недавно. Несколько дней назад, когда приехал Пламень-Хакон – куда раньше, чем ожидалось. О своем путешествии он поначалу отозвался коротко:
– Мистина сказал тогда правду. У его отца нрав тяжелее Олеговой горы!
– Вот как?
Эльга отчасти удивилась. Она не знала Свенгельда близко, но ее сестра Ута несколько лет прожила с ним в одном доме и не жаловалась. Впрочем, Ута хоть со Змеищем Горынищем уживется, она такая. Но ведь и Логи-Хакон – человек уравновешенный и учтивый. Не такой любезный и располагающий, как ладожский брат Альдин-Ингвар, но вполне умеющий защитить свое достоинство, не посягая на чужое.
– Ты успел с ним поссориться? За три дня?
– Это началось в первый же день! – сорвался Логи-Хакон. – В первый же раз, как он изволил усадить меня за свой стол. Тяжелый нрав, он сказал. Ха! Лучше бы он прямо сказал, что его отец – выживший из ума вздорный старикашка, который якобы хочет умереть с честью, но добивается этого, пытаясь обесчестить других людей!
Объясниться подробнее он не пожелал и ушел, оставив изумленную Эльгу вытаращенными глазами смотреть ему вслед. Но нельзя сохранить тайну, в которую посвящено полтора десятка человек. Поэтому в тот же вечер все о его поездке знали оружники Эльги и Мистины, а наутро – и сами хозяева.
Наутро княгиня снова послала за деверем. Ее челядинки уже рассказали ей кое-что, а потом и отроки дополнили подробностями, выуженными ночью за пивом у Хаконовых хирдманов, но Эльга все же надеялась, что за ночь он поуспокоился и может с ней поговорить. Но едва Логи-Хакон вошел, как дверь вновь открылась и перед ними предстал Мистина.
– Вот как! – Он вскинул брови, прошел вперед и остановился у стола, по привычке опершись ладонями о крышку. – Весь Киев гудит. Не успел я нынче проснуться, как узнал, что ты, оказывается, пытался одурачить мою сестру!
– Не пытался я никого дурачить! – Кровь бросилась Логи-Хакону в лицо от досады. – Твоя сестра сама позвала меня на свидание и явилась с рогатиной в руке. А мне еще рано умирать, и я не стремлюсь в объятия валькирий!
Мистина почти рухнул на скамью и принялся хохотать.
– Так и вижу ее… – проговорил он сквозь смех.
Уж кто-кто, а Мистина лучше всех на свете знал, как любит народ посудачить о любовных делах «лучших людей» и как лживы бывают подобные слухи, бродящие по торгу и Подолу.
Эльга тоже засмеялась, убедившись, что ей не придется звать оружников разнимать деверя и свояка. Логи-Хакон отвернулся, в досаде поджимая губы. Ему было стыдно явиться в Киев, после того как Свенгельд выгнал его из дому, будто пса или бродягу. Но благодаря участию Соколины дело для него обернулось не так уж плохо: и в боярских домах, и в рыбацких хатках только и разговору было о том, что младший князев брат едва не женился на дочери старого воеводы. Как было дело, каждый рассказывал на свой лад, но тем успешнее удалось спрятать правду, не прилагая никаких усилий. Большинство сходилось на том, что Логи-Хакон проявил уж слишком много пыла и тем рассердил отца девушки. Но молодому мужчине это не поставишь в упрек.
