Однако оставаться здесь Логи-Хакон не пожелал и прямо на другой же день уехал со своей дружиной и еще кое-кем из киевлян вниз по Днепру, надеясь присоединиться к Ингвару. В военном походе достойный человек добудет одно из двух: славу или смерть. И то или другое одинаково успешно заслонит и прогонит в тень его неудачную поездку к старому йотуну.
А главное, поход быстро прогонит дурацкие мысли из его собственной головы. Вспоминая те недолгие дни в гостях у Свенгельда, Логи-Хакон не находил, в чем себя упрекнуть. Он держался достойно: проявлял уважение к хозяину дома и терпел причуды старика, заслужившего право на причуды, но не давал наступать на себя и ясно дал понять, что сам будет решать свою судьбу: и где ему жить, и кого брать в жены. Можно было бы счесть, что Свенгельд своей вздорностью опозорил скорее себя, чем гостя, если бы… если бы все это не происходило на глазах у Соколины. Уж, конечно, она возьмет сторону отца и тоже будет думать, что младший брат Ингвара сбежал, поджав хвост, когда его пинком под зад выкинули из дома… При мысли о ней он чувствовал жар от стыда и досады. Не будь у Свенгельда этой дочери, он и сам, пожалуй, посмеялся бы заодно со всеми! Короче, чем скорее он сумеет забыть обо всем этом, тем лучше.
И вот Логи-Хакон уехал. И уже без него, когда народ отсмеялся, среди бояр пошли и другие разговоры.
– Не слишком ли Свенгельд заноситься стал? – говорил Острогляд. – Князев брат ему плох! Кого ж ему надо в зятья – цесаря ромейского?
– Да как он посмел такое задумать! – возмущалась его жена, Ростислава. – Свою девку, от неведомой робы рожденную, за князева брата сватать! Не ровня она ему, и весь бы свой род он уронил, если бы на ней женился!
Через Олега Моровлянина Ростислава была в родстве с Эльгой, а прошлой осенью ее дочь Прибыслава вышла замуж за молодого князя кривичей- смолян, что сделало боярыню еще разборчивее в рассуждении о новой родне.
– Много воли взял Свенгельд, – соглашался Честонег, старший в роду Избыгневичей. – Князь брата родного к нему прислал, а он его со двора гнать? Двор-то его, да край не его, а княжий! И он там княжьим соизволением сидит, а распоряжается, будто своими угодьями родовыми! Кем он себя возомнил – каганом древлянским?
– Да неужели князь ему и это спустит? – негодовал Себенег, глава «хазарского» рода Илаевичей. – Свенгельд оскорбил князя своим неповиновением, а значит, и нас всех мордой в грязь ткнул!
– Мнит Свенгельд себя князем, ровней нашему. А кто он такой-то? Кормильцем Ингоря приехал в Киев, простым отроком Улебовым, а здесь раздулся, будто стог!
– Чего же ему не раздуться, если он и данью, и мытом со всей Деревляни пользуется уже лет пятнадцать и живет, будто князь?
– Князь-то у них Володислав…
– Свенгельду напомни. Он, видать, подзабыл.
– Молодец Якун, ему место указал.
– Мог бы и пояснее указать… А мы бы и поддержали, коли нужда…
Таким образом, Логи-Хакон мог спокойно остаться в Киеве: местные толки были на его стороне. Но он был слишком горд, чтобы ставить свою славу в зависимость от толков на причалах и торгах.
Поскольку Свенгельд, свекор двоюродной сестры Уты, не был близким кровным родичем, Эльга не должна была одеваться в «печаль» и лишь выбрала платье синего цвета – с отделкой из голубого шелка, где были золотисто-желтым вытканы крылатые быки. Ворот был обшит тканой тесьмой из синего же шелка с золотой нитью, белый шелковый убрус, закрывавший волосы и шею, подчеркивал тонкие и величавые черты лица. Вдоль щек покачивались золотые цепочки моравских подвесок тончайшей работы: с десяток их спускалось с укрепленного на очелье узорного кольца с фигуркой коня внутри, и каждая оканчивалась золотой бусиной и маленьким золотым листиком.
Войдя в гридницу, княгиня едва не отступила назад: столько горящих глаз в нее уперлось. Здесь были все «великие бояре» Киева: четверо старших Избыгневичей (младшие по большей части ушли с Ингваровой ближней дружиной), Воибор, Острогляд со своим отцом, Боживеком (этот был уже так стар, что редко покидал двор), Ждивой, младший Братилюбович – Доморад. Себенег Илаевич с сыновьями и старшим зятем, Бедул и Бедовар – сыновья Инегельда, который когда-то ездил послом в Царьград еще от Олега Вещего. Сидел здесь и Стемир – последний оставшийся в живых участник того посольства.
За их спинами теснились младшие родичи и сватья, торговые гости всех кровей и языков. И все они смотрели на Эльгу, будто прямо сейчас она должна была сказать им нечто, способное изменить жизнь Русской земли.
Вслед за ней появился Мистина. Входя, он низко наклонялся под притолокой, а выпрямившись во весь рост, неизменно оказывался выше всех, куда бы ни пришел. Как и много лет назад, если он появлялся вместе с Ингваром, незнакомые таращили глаза именно на него, думая, что это и есть князь. Мощным сложением, уверенным видом, яркой одеждой он выделялся в любой толпе.
И благодаря всему этому ему даже не надо было ничего никому объявлять. Стоило ему сегодня утром, не раскрывая рта, просто пройти от своего двора на Олегову гору, одетому в вывернутый наизнанку синий кафтан, как все встречные знали: у Мистины Свенельдича «печаль». Простые разыскания показали: дома у него никто не умер, а вот гонец запыленный вчера в самую ночь, люди говорят, прискакал…
Лицо Мистины было по виду спокойно, и все же те, кто давно его знал, сразу почуяли неладное. Обычно он ни перед кем не опускал глаз, но сегодня
