– Что ты сказал, пес! – Сигге спрыгнул с коня с ловкостью, удивительной для его погрузневшего тела, и мгновенно схватил Гвездобора за грудки. – Увезли!
Он встряхнул боярина. Мужики придвинулись шага на два поближе, но все еще не вмешивались.
– Куда увезли? Отвечай!
– Не скажу! – Гвездобор опомнился и оторвал от себя его руки. – Сам ты пес! Вот подавись теперь! Хоть сам себя сгрызи! Наши это пленники, и тебе их не видать! Как нам нужно, так и сделаем с ними! А ты хоть три года ищи – не сыщешь!
– Да ведь мы… без нас ты бы их в глаза не увидел!
– А теперь ты в глаза не увидишь! У нас вон, под околицей, княжье войско стоит, не у тебя! Нам себя оборонять надо, а не вас!
Сигге Сакс коротко замахнулся и ударил его в лицо. Гвездобор, хоть и сам был не хилого сложения, покачнулся и едва не упал. Сигге вскочил на коня и умчался назад к дружине.
– Куда ты девал ее? – Ольтур бросился к Гвездобору, но к тому уже бежали мужики. – Как ты посмел! Куда ты ее увез?
– Поздно плакать по шапке, потеряв голову! – усмехнулся Мистина.
Он понял, что произошло, и ему стало почти весело.
Подбежавшие мужики встали перед ними стеной, защищая своего старейшину. Гвездобор утирал рукавом кровь из носа – рука у Сигге Сакса была тяжелая. Но если бы Гвездобор знал то, что знал Мистина, то понял бы, что отделался вовсе даром.
– Не спрашивай, где девушка, – продолжал Мистина, обращаясь к Ольтуру, будто не замечая мрачных лиц и топоров в опущенных руках. – Ты ведь предал ее, и для твоего же блага вам лучше никогда не встречаться больше в этой жизни.
– Я ее не предавал!
– А что же ты сделал? Ты ведь был среди тех, кто отдал их всех в руки этих добрых людей? – Мистина указал на малинцев.
– Они поклялись, что ничего им не сделают. – Ольтур опустил глаза. – И Сигге обещал… может быть…
– Я не буду давать тебе ложных обещаний – мою сестру ты не получишь, даже если спасешь ее от Змея Горыныча, – холодно сказал Мистина. – Ну так что же, добрые люди? – уже другим, весьма дружелюбным голосом обратился он к малинцам. – Вы так храбро напали на мою семью, поскольку вас заверили, что оружники не окажут сопротивления, так? – Он слегка указал на Ольтура.
Мужики молчали. Гвездобор лишь бросил на него хмурый взгляд, но в нем Мистина отчетливо прочел «да».
– А теперь ты, выходит, провел их, – в голосе Мистины слышалось восхищение такой ловкостью, – и утянул дорогую добычу у них из-под носа?
Гвездобор снова не ответил, но в бороде его мелькнула горделивая ухмылка – будто белка в гуще ветвей.
– Это правильно, – одобрил Мистина и бодрым голосом добавил: – Я думаю, мы с тобой договоримся.
Будто порося на ужин себе торговал. Глаза его смотрели на Гвездобора с явным дружелюбием, но это чувство было как тонкая пленка льда, прикрывающая холодные глубины. Сам Мистина чувствовал себя идущим по такой пленке, и один неверный шаг мог погубить все.
– Эй! – крикнул какой-то отрок из малинских. – Глянь – едут!
Все обернулись. С юга приближался десяток всадников. И в том, что впереди, Мистина с одного взгляда узнал невысокую коренастую фигуру своего побратима. Светлого князя киевского, Ингвара.
…Игровец они увидели еще издалека. К тому времени Ходима уже столько водил их кругами меж одинаковых чахлых сосняков, кустарников, ручьев, заросших осокой, моховых полян с влажно блестящими промоинами между кочек; все устали, истомились, проголодались и хотели прийти хоть куда-нибудь. И вот он показался: холм с плоской вершиной. Вокруг колыхались заросли, на вершине виднелся вал, но совсем невысокий – лишь по пояс. Ни следов частокола. Ни даже идола. На площадке могло поместиться человек пятьдесят.
– Вот он, Игровец, – Ходима показал посохом. – А вон там жить будете.
Ута повернулась, куда он показывал, и с облегчением увидела среди зарослей у подножия две избушки. На самом холме не было даже обчин – ни малейшего следа людского присутствия, кроме вала, но и тот так оплыл, что следов прикосновения человеческой руки на нем было не разглядеть. Оттого холм не выделялся среди окружающей дикости, а сливался с ней, будто сердце самого болота. Легче легкого было представить плящущих на нем навок – круг из невесомых белых фигурок с развевающимися зелеными волосами.
– Жили здесь наши волхвы, – говорил Ходима, подводя пленников к избушке. – Дед да баба. Дед давно уж помер, лет десять, а баба недавно – и году не будет. Так что изба у нее хорошая.
Со скрипом отворилась дверь. Начал накрапывать дождь, и Ута подтолкнула детей под крышу. В избе было холоднее, чем снаружи, и пахло затхлостью. Покосившийся стол, две лавки, жернова, ступа с пестом. Заволока на оконце треснула. Печь-каменка в углу, возле нее три самолепных горшка.
Было так холодно, сыро, неприютно, что новые жильцы столпились в середине, не решаясь даже присесть, и озирались с недоверчивым видом. Это вот здесь им жить?
– Сейчас растопим, – пообещал Ходима. – Ступай, Большичко, за дровами.
Старший его сын сбросил котомку и ушел. Вскоре неподалеку в лесу раздался стук топора.
