«Мешаешь!» – хотела ответить Эльга, но понимала, что разговор лишь пойдет по кругу.
– Послушай, – снова начала она. – Оставь Горяну. Скоро вернется Святослав – я его жду со дня на день. И если он узнает, что ты у него из рук невесту вырвал… Он горяч нравом и решителен. Весь в отца. А его отец у меня на глазах разгромил… – Она сжала губы, не желая воскрешать грозные события двадцатилетней давности. – Если он разнесет по бревнышку вашу церковь, я не смогу ему помешать.
– Во все времена христиане претерпевали гонения от сильных. Ты же пойми, княгиня: кто вошел в царство любви Божьей, тому никакие беды земные не страшны. Не могут они задеть важного в человеке, нет у них такой власти. Как бы здесь ни гнали и ни мучили – душа от этого только чище становится, тем ближе к блаженству вечному во Иисусе Христе. Не может власть земная поразить верных Христу, как не может рука человеческая взять отражение из воды. Девица та, хоть и юна, а поняла.
И посмотрел на Эльгу выжидательно, будто говоря: неужели ты, жена, годами умудренная, не поймешь?
Эльга наконец села, будто нуждаясь в передышке. Воззрилась на Ригора. Она нуждалась в его содействии и потому искала способ, чтобы им понять друг друга.
– Я желаю большего, чем ты, – снова начала она. – Скажи мне, что греки о русах думают? Как говорят о нас?
– Жестоким и безбожным народом россов называют.
– Именно так. Платят нам дань, но презирают.
– Чему же дивиться? Уж сколько раз народ твой в пределы Романии являлся, чтобы убивать, жечь, грабить, христиан в полон уводить. И не только в Романии, но и в других странах, кои уже давно Господь посетил.
– Не лучше ли было бы, если бы Русь… стала иной? Когда-то деды наши сюда, в землю Полянскую, приходили, чтобы брать полон, продавать дальше за Хазарское море, а через Греческое море ходить греков грабить. Но они… мы прижились здесь, нашли здесь свой дом. Уже не первое поколение живем. Мы пустили здесь корни, породнились с полянами и с иными родами. Мы говорим языком славян, хотя родной язык наших дедов был северный. Мы не уйдем отсюда, здесь наш дом ныне и навечно. Я вижу, как земли эти будут устроены, а люди на них заживут в мире и согласии.
– Не приметил я, чтобы русы изменили свой обычай. – Ригор покачал головой. – По-прежнему честь свою и славу они видят в грабежах и убийствах. И добрый вождь для них тот, кто ведет к славе земной и сокровищам тленным.
Эльга кивнула. Она очень хорошо знала устремления руси, которая за несколько веков выработала свой, очень стойкий обычай жизни. Таким был ее дядя, Олег Вещий, ее муж Ингвар, ее сын Святослав. За ними стояла русь – многотысячная, разноязыкая дружина, среди которой мало кто умирал там, где рождался, чей дом – лодья, а орудие – меч. Лишь она, женщина, вынужденная держать на плечах землю, пока мужи ходят в походы, не могла не создать себе иные устремления.
– Но это можно изменить, – сказала Эльга. – Есть и среди русов люди, желающие мирно править своей землей и в том находить и богатство, и счастье. Пожинать урожай на вспаханной ниве, а не брать добычу среди огня войны. Но им… нам нужна помощь. Может быть, греков и их властителей. Может быть, Бога.
– На доброе дело Господь не замедлит помощь подать.
– Но не все так быстро делается! Мы знаем, что бывало, когда князья решали отбросить старых богов и принять Христа. Они лишь ввергали державы свои в раздор и войну, сами теряли и власть, и жизнь. Я не хочу Русской земле раздора.
– И дитя человеческое в муках родится. А тут целая держава христианская! Верно, Мораве нелегко пришлось, и Чешской державе, и Болгарскому царству. Однако же устояла в них вера Христова, а болгарский царь уже и признан равным василевсу ромейскому. Так ведь три поколения его предков ради того трудились, учились сами вере христианской и учили свой народ. Коли посадишь дерево, то внуки твои плода дождутся.
– Если князь или княгиня примут Христову веру, они лишь обезглавят свою землю. Никакого добра из этого не вырастет. Нельзя дорогу в Царство Небесное одним прыжком одолеть, так ведь? Сын мой – для руси достойный вождь, власть его будет крепка. И жена должна быть помощницей ему, а не противницей. Но его мать… Мать князя уже вольна распоряжаться собой… чтобы умереть для праха и родиться для Христа.
Эльга посмотрела на Ригора в упор; он слегка переменился в лице.
– Я покажу, что русь может быть другой. Не жестокой и безбожной, а желающей добра и мира со всеми соседями. Я воспитаю внуков так, чтобы они с детства ценили истину Христову и говорили с христианскими народами на одном языке. Но чтобы я обрела свободу идти по этому пути, другая женщина должна быть главой всех женщин Русской земли перед их богами. Поэтому я говорю: оставь Горяну.
– Ты предлагаешь Богу взамен себя? – теперь уже Ригор встал, но опомнился и сел. – Но я не… как могу я решать, которая…
– Которая из нас станет лучшим даром Христу?
– Когда язык младенца от жажды прилип к гортани, ему не отказывают… – Ригор оглянулся на дверь, за которой не так давно скрылась Горяна. – Я не лишу надежды на спасение деву, которая с юных лет имеет влечение к Христу!
– Одна из нас должна служить богам руси и полян. Я служила им двадцать лет. Теперь пришел ее черед. А я пойду дальше. Как бабка и мать моя, вырастив детей, ушли в избу Буры-бабы…
– Кого? – поднял брови Ригор.
