мужчины этого города сгореть или их вовсе там, внутри, не было. Искать их кости среди пожарища он уж точно не пойдет.
Но возможно, они остались у порогов, этих троллевых каменных гряд. Уже бывавший здесь Эйрик конунг с самого начала говорил: в реку Дуну следует входить сразу, как сойдет лед, пока вода стоит высоко. Потому что на много переходов вверх она перекрыта порогами и каменистыми мелями. А местные жители хорошо знают свою реку и нападают на чужаков, пытающихся подняться по течению, именно у порогов, где те все силы вынуждены бросать на проводку кораблей.
– Что, поспать под крышей нам сегодня не грозит? Приказывать готовиться к ночи?
Рагнвальд обернулся: это подошел Эйрик и глядел в сторону догорающего городища. На его бурой походной одежде осела сажа, и даже на рыжеватой редкой бородке что-то чернело. Зато он горделиво опирался на свой бродекс – ростовой топор, – который называл Ясеневым Троллем. Дважды он сам принимал участие в битвах у порогов и покрушил этим Троллем немало земгалов. Роста и силы ему было не занимать, а длинная рукоять топора легко доставала вражескую голову поверх кромки щита.
Рагнвальд огляделся. У подножия холма, где на вершине стоял город, имелись огороженные навесы, но сейчас там все полнилось гарью и дымом, не подпускавшим близко ни людей, ни животных.
– Пусть сейчас, пока светло, нарубят жердей и сделают загородки для скота, потом разложат костры на берегу, а потом ставят шатры, – распорядился Рагнвальд.
– Всю ночь дышать этой вонищей! – поморщился Эйрик.
– Это запах победы, мой друг! – Рагнвальд хлопнул его по плечу.
– Что возьмем из скотины?
– Да пусть быка и зарежут. – Рагнвальд выбрал взглядом большую бурую гору среди стада. – И людям, и пленным хватит. Он все равно мне не нравится.
Эйрик кивнул и отошел. Он был старше лет на семь, и его признал конунгом тинг в Сигтуне, в то время как Рагнвальд мог притязать на звание всего лишь «морского» конунга – только знатный род давал ему преимущество перед сотнями разбойников, называвших себя конунгами лишь потому, что у них имелась какая-нибудь полугнилая лохань с рваным парусом и гордым названием. Тем не менее Эйрик с самого начала, еще пока они только обсуждали этот поход, признал Рагнвальда главным. Хотя войска собрал не меньше. Рагнвальд подозревал, что Эйрику вовсе не так уж хочется быть вожаком и он вовсе не прочь, если кто-нибудь более уверенный и решительный станет давать ему дружеские указания. Так или иначе, поладили они отлично и перед выходом, принося жертвы в святилище Сигтуны, поклялись делить пополам все, что удастся раздобыть…
Знатность рода еще не обещает удачи. Рагнвальд сын Сигтрюгга, потомок ютландских Инглингов, мог перечислить всех своих предков, восходящих прямо к Одину, но ими прошлой зимой исчерпывалось почти все его достояние.
Осенью, когда он сошел с корабля у причалов Слиас-фьорда, все встречные смотрели на него так, будто он явился с того света. А здесь ведь не долины Северного Пути, где любого незнакомца считают троллем – здесь Хейдабьюр, старейший в Ютландии вик, куда каждое лето являются сотни чужаков. Люди будто знали, что за весть он принес. Рагнвальд даже понадеялся, что так оно и есть. Пусть бы какой-нибудь корабль опередил его, пусть бы здесь уже все знали, и ему не придется рассказывать Харальду и Гуннхильд, почему их надежды и усилия оказались напрасны.
Во главе своей дружины Рагнвальд шел по вымощенным поперечными плахами улочкам Хейдабьюра – уже малолюдным, как обычно в зимнюю часть года. Было еще не холодно, но моросящий дождь дышал зимним унынием. После осенних пиров половина народу разъехалась, многие из почти вплотную стоящих домишек под треугольными тростниковыми крышами пусты и заперты, лишь чернеют на кольях плетня засохшие куски жертвенного мяса. Корабли уже вытащены на берег, упрятаны в сараи, лодки вдоль ручья перевернуты и накрыты просмоленными кожами.
За Рагнвальдом следовал знаменосец со стягом, трубач трубил в рог, подавая всем весть о приближении вождя, и народ разбегался, чтобы в тесноте не попасть под ноги. Хирдманы шли в полном снаряжении, и Рагнвальд слышал за собой дружный топот ног и в такт ему стук кольчужных подолов по опущенным щитам. Все это подбадривало его, и он высоко держал голову под шерстяным худом, надвинутым на глаза от мороси.
Только один человек – уже немолодой, с заметной сединой в темной бороде, в дорогущей шапке на черной кунице, не посторонился с дороги, а так и застыл у колодца, не сводя глаз с приближающегося Рагнвальда. Из-под серого плаща виднелся зеленый кафтан с серебряной тесьмой на вороте, а на груди, на серебряной толстой цепи, висел узорный крест в виде человечка с раскинутыми руками.
– Здравствуй, Оддвар! – крикнул Рагнвальд, подходя.
– Конунг, ты не умер! – одновременно воскликнул тот.
– Что? – Рагнвальд остановился, и стук позади него стих. – Я не умер. Тебя это огорчает?
– Меня это радует… но удивляет… – уточнил Оддвар, не сводя с него вытаращенных глаз. – Ты же… То есть здесь все знают, что ты умер в Норвегии.
– Я умер? – повторил Рагнвальд, собиравшийся рассказать нечто в этом роде, но не о себе. – Кто это сказал?
