удовольствием отстреливали и воинов, следующих по проезжей части, и тех, кто с нее сходил.
'Военачальники Вильфорда Бервера едят свой хлеб не зря: как видишь, их воины научились читать шагвери не хуже нас…' — вспомнил Алван и в который раз за вечер кинул взгляд на тела погибших. — 'И если ты продолжишь носить на своем плече знак берза, то рано или поздно ощутишь прикосновение длани Хелмасты…'
Гогнар говорил голосом Субэдэ-бали. Совершенно точно. Но поступить так, как советовал эрдэгэ, Алван не мог: теперь, когда вся армия знала, что элирейцы стреляют по ичитаям, латарам и шири, попытку снять с плеча волчьи хвосты обязательно сочли бы трусостью. Хотя…
Решение, промелькнувшее на краю сознания, было таким простым, что Алван чуть было не расхохотался. А когда обдумал, как его преподнести своему окружению, нахмурил брови и величественно возложил длань на рукоять Гюрзы:
— Касым?
— Да, берз? — тут же отозвался шири.
— Я тут обдумывал слова Первого Меча Степи… ну, те самые, в которых он говорит про воспитание багатуров…
— 'Чтобы воспитать воина, хватит пятнадцати лет. Чтобы воспитать багатура, недостаточно жизни. Поэтому воины — пыль земли. А багатуры — ее соль…' — тут же процитировал сын Шакрая.
— Да, эти самые. И пришел к выводу, что берз Вильфорд, испугавшись мощи наших терменов, решил лишить нас как можно большего числа багатуров…
Шири непонимающе нахмурился, затем додумался проследить за взглядом Алвана, наткнулся на тела убитых и побагровел:
— Берз, это…
— …недостойно и воина, и берза! — жестом приказав ему заткнуться, кивнул Алван. — Поэтому…
— …мы утопим Над-гез в крови?! — не удержался Касым.
— …мы снимем с плеч шагвери и спрячем их в переметные сумы: пусть местные воины ищут нас в сече!
В глазах шири мелькнуло понимание:
— Лицом к лицу, как подобает мужчинам?
— Да…
— Правильно: пусть ищут, а мы поглядим! — восхищенно выдохнул сын Шакрая, затем решительно сорвал со своего плеча шагвери и… вопросительно уставился на Алвана: — А ты? Ты-то снимешь?
— Сниму… Но самым последним…
Глава 17 Аурон Утерс, граф Вэлш
…С низкорослого ерзидского жеребца Галиэнна Нэйзер спрыгнула довольно бодро. И пяток шагов, разделяющих его и заводную лошадь, прошла легким, танцующим шагом. А потом сломалась — вместо того, чтобы взяться за луку седла, вставить ногу в стремя и подтянуться, она вдруг уткнулась лбом в попону и застыла.
— Осталось совсем немного! — подбодрил ее я. — Где-то минут через десять мы доберемся до развилки, свернем налево, а там до охотничьей заимки рукой подать…
Королева даже не шелохнулась.
— Там есть очаг, запас дров, теплые меховые одеяла…
Не среагировала и на эту фразу.
— Затопим очаг, подогреем вино…
— М-м-м… — то ли выдохнула, то ли простонала она, потом собралась с силами, повернулась ко мне и еле слышно попросила: — Подсадите меня, пожалуйста! А то сама я в седло не заберусь…
Подсадил. Напомнил о необходимости беречь лицо от ветвей деревьев, затем взял кобылку под уздцы, неторопливо пошел вперед, а через несколько мгновений, почувствовав обжигающе-холодное прикосновение к кончику носа, вскинул голову к ночному небу.
Вторая снежинка обожгла щеку, третья — лоб, а четвертая, легонечко коснувшись ресниц, улетела в темноту.
Зимы я любил. Особенно снежные. Поэтому невольно заулыбался и, представив, как будет выглядеть лес с утра, чуть-чуть прибавил шаг. После чего услышал напряженный голос королевы:
— Ронни, если я не ошибаюсь, то пошел снег!
— Не ошибаетесь, действительно пошел… — не оборачиваясь, ответил я. — А почему это вас так беспокоит?
