В плен к красным Алеша и артист попали в Курске. Случилось все буднично и невыразительно. На станции к ним подошли люди в шинелях и попросили предъявить документы. Никаких документов у путешественников, ясное дело, не оказалось. Их обыскали. У артиста отняли револьвер, который он отыскал в траве сразу же, как только покинул вагон генерала Слащева, а у Алеши — ржавый перочинный нож, который юноша подобрал на дороге для самообороны.
Трое дюжих матросов с винтовками отвели путешественников в здание вокзала. Алешу втолкнули в маленькую комнатку без мебели с зарешеченным окном, а артиста повели дальше по коридору.
Оглядевшись, Алеша сел на тощий соломенный тюфяк и стал ждать. Прошло около часа, а за ним все еще никто не приходил.
«Что же это значит? — думал Алеша. — Они забыли обо мне? Или дожидаются, пока приедет начальство? И куда они увели артиста? А может, его расстреляли? — пронеслось вдруг в голове у Алеши. Но он тут же отогнал от себя эту мысль как вздорную и безосновательную. — Нет, — покачал он головой. — Нас не могут расстрелять, поскольку мы ничего плохого не совершили. Нужно просто немного подождать, и все решится само собой».
Тем временем этажом ниже, в просторном кабинете с высоким потолком, за широким столом, в желтом кожаном кресле сидел человек. Он был в зеленом мундире, мясистый нос его украшало позолоченное пенсне. Звали человека Иван Степанович.
По другую сторону стола, на хромом, скрипучем стуле, сидел светлоусый мужчина в матросской форме. Звали его Калюжный. Он был помощником Ивана Степановича. Начальник с озабоченным видом просматривал какие-то бумаги, а матрос Калюжный пил чай, время от времени вытирая влажные усы ладонью.
На столе у Ивана Степановича зазвонил телефон. Он снял с рычага черную трубку и сказал в раструб солидным, начальственным голосом:
— Я вас слушаю. — Тут по лицу Ивана Степановича пробежало нечто вроде ряби и он озабоченно повторил: — Юноша? Почти мальчик?.. Да, есть такой. А что, собственно… Нет, еще нет… Да, конечно. Он никуда не убежит. Это невозможно… Понял… Понял… Хорошо.
Иван Степанович положил трубку на рычаг. Матрос Калюжный вопросительно на него посмотрел. Поскольку начальник молчал, матрос спросил прямо:
— Ну, что там?
— Звонили из «чрезвычайки», — хмуро ответил Иван Степанович. — Говорят, что мальчишка — белогвардейский шпион, пробирающийся с важным донесением. Говорят, особо опасен, приказано усилить надзор.
— Странно, — сказал матрос Калюжный, по лицу которого также пробежало нечто вроде ряби. — А на вид так беззащитный воробушек. — Он несколько секунд подумал и сказал уверенным, деловым тоном: — Ты знаешь, Иван Степаныч, мне кажется, что они ошиблись. Не может он быть таким уж опасным.
— Да-да, — задумчиво проговорил Иван Степанович, теребя пальцами пухлый нос. — Но ты, Колюжный, приставил бы к комнате еще одного человечка. Так, на всякий случай. А ну как это действительно он?
— Хорошо, Иван Степаныч, я распоряжусь.
— Ты уж не подведи меня, Калюжный.
Матрос кивнул, затем встал и направился к двери.
— Слышишь, Калюжный? — окликнул его Иван Степанович. — Ты там распорядись, чтобы ему еды принесли. И пусть у него шнурки из ботинок вынут. Мальчишка впечатлительный, не дай бог повесится.
— Сделаю, — сказал матрос.
«Черт, что же делать? Думай, Берсенев, думай. — Алеша сидел на тюфяке, обхватив голову ладонями. — Надо отсюда выбираться, — говорил он себе. — Но как? Что бы на моем месте сделал идальго? Он бы достал откуда-нибудь из потайного места нож и метнул сквозь дверную щель в часового. Черт, что за чушь я говорю? Он бы не смог просунуть нож в щель. Но какой-то выход должен быть. Обязательно должен. Я не могу погибнуть. Ни в коем случае. Только не сейчас!»
Возле двери послышалась какая-то возня. Алеша убрал руки и прислушался. Возня стихла.
— Должно быть, показалось, — тихо проговорил Алеша, но тут же убедился, что не показалось.
Дверной замок сухо щелкнул, и дверь со скрипом приоткрылась. В образовавшемся проеме возникла черноусая голова артиста. Он подмигнул Алеше черным глазом и сказал:
— Ну, господин гимназист? И долго вы еще намерены сидеть?
— Идальго! — радостно выдохнул Алеша. Он вскочил с тюфяка и бросился к двери.
— Тише, — осадил его артист, оглядываясь назад. — Постарайтесь не производить шума.
Несмотря на призыв к спокойствию, Алеша все-таки не удержался и обнял артиста.
— Ну-ну, — сказал тот, похлопывая Алешу по плечу. — Оставьте чувства на потом. Сейчас должен действовать разум. — Он мягко отстранил от себя Алешу. — Слушайте внимательно, Алексей. Возле крыльца стоят две лошади — гнедая и вороная. Вы сядете на гнедую, я возьму себе вороную. Выезжаем со двора и скачем по направлению к рощице. Помните, где это?
