На плече генерала сидел черный, как ночь, ворон с желтым клювом. Глаза ворона были подернуты белой слепой пленкой.
— Господин генерал-майор… — начал было рапортовать офицер в кубанке, но Слащев остановил его жестом:
— Будет. Сам познакомлюсь. Проходите, господа! Присаживайтесь к столу! Нет, не сюда, а вот к этому — он у меня обеденный.
Путешественники расположились вокруг большого круглого стола красного дерева, посреди которого стоял графин с водой и плетеная вазочка, доверху наполненная фруктами.
— Уселись? Вот и молодцы.
Слащев пересадил ворона с плеча на шкаф, а сам выдвинул кресло и медленно, стараясь не потревожить вытянутую вперед ногу, в него опустился. Алеша во все глаза разглядывал знаменитого генерала. Это был высокий, худощавый человек, одетый в белый щегольской мундир необычного покроя и лиловые рейтузы. В бледном лице его не было ничего примечательного, кроме разве что глаз — светлых, блестящих и каких-то оцепеневших, словно их залили жидким стеклом. Слащев был довольно привлекателен собой, но в губах его было что-то неприятно насмешливое и в то же время жестокое, будто два этих состояния постоянно присутствовали в нем, соревнуясь между собой.
— Ну рассказывайте, — заговорил Слащев приятным голосом, с любопытством оглядывая путешественников. — Куда путь держите? Откуда странствуете?
— Мы… — начал было Алеша, но тут в горле у него запершило, и он смущенно кашлянул в кулак. Потом хрипло проговорил: — Странствуем в поисках лучшей жизни, господин генерал. Ищем, где бы пригодиться.
— Я, похоже, уже нашел! — неожиданно громко сказал Пирогов, привлекая к себе все взоры. — Ваше превосходительство, позвольте мне сражаться с большевиками под вашими знаменами!
— Сража-аться? — насмешливо протянул Слащев, разглядывая пухлую физиономию Пирогова и его грузную, медвежью фигуру. — А вы стрелять-то хоть умеете?
— Приходилось, — со значением ответил Пирогов.
— Где?
— В лесу.
— По куропаткам и вальдшнепам?
— Отчего же? Я и на кабана ходил. В одиночку. Однако, ваше превосходительство, мне кажется, что это не имеет значения. По моему твердому убеждению, каждый честный человек в России должен вступить в схватку с большевизмом.
— Да. Вы, я вижу, честный человек. Обговорим это позже. Ну а что вы, молодой человек? Какие планы у вас?
— Боюсь, что я не гожусь для военной жизни, — сказал, краснея, Алеша.
Слащев прищурил прозрачные глаза:
— Больны, что ли?
— Нет. Просто… особенности характера.
— Ясно. Значит, предпочитаете наблюдать схватку со стороны и ждать, чем все это кончится?
Щеки Алеши вспыхнули.
— Нет, вы не так меня поняли. Я не поэтому. Дело в том, что мне крайне необходимо попасть в Москву.
— В Москву-у? И за какой такой надобностью?
— Мой отец, умирая, поручил мне добраться до нашей московской квартиры и… — Тут Алеша запнулся.
— Что же вы, продолжайте. У вас там кто-то остался?
— Да… Сестра… Нужно позаботиться о сестре. У нее никого нет, кроме меня.
— Ну да, ну да, — задумчиво покивал Слащев. — Прошу извинить, если задаю неуместные вопросы. Я тут совсем одичал. Как там у Лермонтова в «Герое нашего времени»?.. «Жизнь в армии скучная, по полгода слова «здравствуйте» не услышишь, одно только «здравия желаю». Как-то так, да? А вы, я вижу, давно не спали в постели? Где изволите проводить ночи?
— В сарае, — со скромной и гордой улыбкой сказал Пирогов. — Предводитель бандитов Махно хотел нас расстрелять, но мы сбежали.
— Сбежали от атамана Махно? — не поверил своим ушам Слащев. — Как? Каким образом?
Пирогов покосился на артиста, затем снова перевел взгляд на генерала и смущенно произнес:
— Помогла одна добрая самаритянка.
— Женщина? — задумчиво переспросил генерал Слащев, и по лицу его скользнула тень улыбки. — Ну конечно. Шерше ля фам. Стало быть, в гостях у Махно вам не понравилось. Надеюсь, я не дам вам повода упрекнуть меня в отсутствии гостеприимства. Кстати, у меня есть отличный коньяк. А на закуску — сыр, ветчина и фрукты.
Пирогов скромно потупил глаза и сказал:
— Господин генерал, с нашей стороны было бы настоящим хамством отказываться от такого угощения.
