В Африку? Я постаралась переварить услышанное. Так что же, губернатор уезжает?
– Когда?
– Скоро! – радостно воскликнула Люпе. – Только ты никому-никому не говори. Папа сказал, что это секрет.
– Но это только путешествие? Вы же вернетесь?
Она кивнула, и несколько кудрявых локонов выскользнули из перехваченного лентой пучка.
– Конечно, а иначе папа ведь так бы и сказал?
Неужели?
– А на чем вы поплывете?
Люпе довольно усмехнулась, предвкушая, должно быть, как сразит меня наповал.
– Вот на этом.
Она указала на стоящий внизу, в гавани, губернаторский корабль, но я не могла отвести глаз от лица подруги. Чувство было такое, что передо мной кто-то чужой, незнакомый.
Я знала, что Люпе живет отдельно от других и из-за этого бывает порой эгоистичной. Но она была еще и добрая, и обычно, когда говорила какие-то глупости, у меня не возникало желания повернуться и уйти, жалея лишь о том, что мы вообще знакомы.
– Да что с тобой такое? – спросила Люпе. – Могла бы и порадоваться за меня.
– Да что с тобой такое? – прошипела я. – Как ты можешь вести себя так, когда Каты больше нет!
– Нет? Как это?
– Ты не знаешь? – злость разбегалась внутри меня крохотными, острыми иголками. – Не знаешь, почему на площади безлюдно? Почему введен комендантский час?
– Папа не говорит мне таких вещей…
– Папа забыл посвятить тебя в подробности? Потому что они чересчур ужасны для его дорогой доченьки?
– Почему ты такая злая? – спросила Люпе дрожащим голосом.
– Ката мертва! – крикнула я так громко, что вороны вскинулись над площадью черной спиралью. – Ты послала ее в сад, и кто-то убил ее там!
Произнесенные вслух, эти слова равно поразили нас обеих. Лицо моей подруги вдруг сделалось белым, как у ее матери.
– Я не знала…
– Нет, ты предпочла не знать! Тебе ни до кого и ни до чего нет дела, кроме того, что касается тебя лично. Ты ничего не понимаешь и тебе все равно…
– Мне не все равно! Я хочу знать! Расскажи, что случилось. Мне никто ничего не говорит!
Мы никогда раньше не ссорились, и теперь глаза у Люпе блестели от слез, но меня это не трогало. Гнев накручивал меня, и я говорила, говорила, словно, делая больно Люпе, защищала от боли себя.
– Из-за того, что ты послала Кату в сад за драконовыми сердечками, она оказалась там в тот же вечер, что и кто-то плохой. Из-за тебя она умерла и уже никогда не вернется. А из-за твоего отца мы не узнаем, кто это сделал. Он ведь слишком занят твоим фейерверком, чтобы отвлечься на что-то еще. Он не желает посылать поисковый отряд в лес, где, как все говорят, скрывается убийца и…
– В лесу? П-п-почему не желает? – запинаясь, пробормотала Люпе. – П-п-очему?
– Потому что он – трус. Потому что прогнил насквозь. Потому что в вашей семье все прогнило, и с тех пор как он приехал сюда, здесь тоже все прогнило.
Люпе плакала, обхватив руками живот, как будто я ударила ее. Ногти впились в ладони, вырезая в них маленькие полумесяцы. Гнев выгнал страх, и я чувствовала себя всесильной и всемогущей.
– Моя мама и Габо умерли из-за того, что вы приехали сюда. Твой папа не позволил пройти через лес, чтобы добыть лекарство. И вот теперь Ката тоже мертва, а ты просто убегаешь. Вы все убегаете в Африку, а расхлебывать кашу будем мы. Вот так, здорово.
– Иза, пожалуйста… – Люпе протянула умоляюще руки, но я топнула ногой.
– Бегите! Вы здесь никому не нужны.
Люпе посмотрела на меня – сморщенное лицо, слезы на щеках, – а потом повернулась и побежала, неуклюже вскидывая свои длинные ноги, к дому.
Я сердито пнула бочку, охнула от боли – досталось пальцу – и свалилась на землю. Гнев схлынул, ушел быстро, как и пришел, оставив пустоту. Что я наделала? Что натворила? Я обхватила колени. Как вернуть все назад? Люпе ничего не знала, не понимала…
– Изабелла? – Пабло наклонился с протянутой рукой. – Ты как?
Я сильно-сильно зажмурилась и только потом, убедившись, что слезы больше не текут, взяла его руку. Он потянул меня вверх с такой силой, что я взлетела.
