от химии не завял, а ещё пуще разросся, а вот картоха уже третий год на вкус – как трава. А мужик почесал затылок, жевнул варёной картохи, да обратно траву стал дёргать.
– Сказочник.
– Сказка – ложь, да в ней намёк. Полоть огород надо. Ручками, индивидуально, товарищ старший майор госбезопасности. Если этого не делать, культурные растения будут задавлены сорняками, более живучими благодаря своей бесполезности.
– И ты решил полоть.
– Если структура, созданная для этой цели, не делает этого?
– А что делает?
– Хрен его знает. Но бойцы на фронте и в тылу голодают. На огневых нет снарядов, а склады, битком забитые снарядами, врагу оставляем чуть ли не под роспись. Я что, на это смотреть буду? Крыса тыловая харю отъедать будет и амуницией фарцевать, а мои бойцы на дрожащих от голода ногах в атаку с одной обоймой ходить? Заводы месяцами гнали бракованные бронебойные снаряды – это тоже нормально? С этим кто должен был разбираться? Партия? Военные? Так руководство цехов и заводов, конструкторы и технологи – они беспартийные или белые? Может, враги? Агенты сионизма? Нет, просто раздолбаи. А военная приёмка смотрела на снаряды или на ящик с магарычом? Где ваш аппарат? Или это не имеет отношения к госбезопасности, ко внутренним делам? А сотни пацанов, сопли и слёзы от страха размазывая по прыщавым мордам, под танки с гранатами ложились, крича: «Мама! Я жить хочу!» Они жить хотели, а пропустить немца не могли! А батарея позади них бессильно лупила липовыми снарядами по крупповской броне. Пацаны эти – герои! Они чудо-богатыри. Они все в землю лягут, но добудут победу для гениев кабинетных и крыс тыловых. А дальше? Чьи дети будут расти после войны? Чью кровь они несут в себе, героев или крыс? Кто воспитывать их будет? Чьи песни они будут слышать? О героях былых времён, о безнадёжных, но победных атаках, о таранах и подрыве себя и врагов последней гранатой, или писк крысиный? Кто станет им образцом для подражания? Какой мир мы так создадим?
Кельш молчал. Молча налил, молча выпили. Стоя. За ребят. Больше говорить я не хотел. Кельш тоже. С какой-то мрачной решимостью он накачивался коньяком. Я притормозил – был уже изрядно пьян. Мир покачивался и мерцал, но мысли я контролировал, хоть и с трудом и медленно, но думал.
И всё же, зачем я ему? Не просто же надраться в моей компании ты меня сюда привёз? Блин, я что, это вслух сказал?
Кельш, качаясь на стуле с довольно сильной амплитудой, погрозил пальцем койке, мне, двери, опять мне.
– Кто ты, Кузьмин? Вот не пойму я тебя, – сильно заплетающимся языком спросил Кельш, – ты вроде свой. Воюешь даже не геройски, а вообще непостижимо удачливо, врага бьёшь так, что Медведя знают немцы больше, чем командиров наших армий. А с другой стороны посмотреть на тебя, насквозь ты чужой. Совсем чужой. И так рассуждать о людях, стране, госбезопасности и партии может только чужой. Не чужой, нет, неправильно сказал. Человек со стороны, отрешённый, так вернее. Свои так не говорят. Кто ты, Кузьмин?
Вот и довёл меня язык до эшафота! Лучше бы мне его осколком отрезало!
Кельш вскочил, перегнулся через стол, опрокидывая снедь, схватил меня за грудки, рванул так, что свежее, но сильно застиранное бельё затрещало. Глаза его в ярости налились кровью, выпучились. Заорал мне в лицо так, что стёкла задрожали:
– Кто ты? Кто ты?!
Я даже не успел осмыслить свои следующие действия. Рефлекс сработал. Ненавижу, когда на меня орут, тем более хватают за грудки, брызжут слюной. Одним движением освободился от захвата и толкнул Кельша. Неожиданно он отлетел к стене и существенно приложился об неё затылком. Да так, что сполз по стене без признаков разумности.
Бить вышестоящего по званию – трибунал. Бить старшего майора ГБ, равного по званию армейскому генерал-майору – возможен расстрел на месте, до трибунала. Да и просто глупо вышло – Кельш нормальный мужик, хоть и чекист. Поэтому я поднял его на руки и положил на свою койку. Он как раз открыл глаза, осуждающе уставился на меня.
– Кто ты?
Я глубоко вздохнул. Вот упертый.
– Я – Данилов Виктор Иванович, 1978 года рождения.
По широко открывшимся глазам Кельша я понял, что лажанулся. Такого ответа он не ждал. Он резко сел, потёр лицо руками, пощупал затылок, скривившись, опять глянул на меня как на полтергейста – удивлённо-неверяще, убежал.
Внутренний мир лабораторной крысы (1942 г.) Размышлизмы патриота (либерастам – не читать)
Я сразу же пожалел, что раскрылся. По уму, надо было ещё ваньку повалять, но… Так надоело! Нет, я не испугался нисколько и ничего. Нет, он не купил меня этим пьяным спектаклем. Просто обрыдло! Устал я от роли чужого среди своих. А они мне своими были. Или стали своими. Надоело шифроваться каждую секунду, даже во сне, постоянно, даже выпив, фильтровать базар. Изобретать легенды одну невероятней другой. Родине моей тяжело, я могу помочь. И помогу, постараюсь помочь, чего бы мне это ни стоило.
Думаете, я «квасной патриот»? А я вот не знаю. Я люблю Россию. Просто люблю. Не потому, что это моя родина, мой дом, земля моих предков. Вернее, не только поэтому. И даже не потому, что это – лучшая страна на свете (тем более что это не правда – не лучшая). Русь не является ни самой богатой, ни
