– Мурашки господни! Есть план, как сбежать отсюда? – каторжник закашлялся, попытавшись рассмеяться, и, тяжело дыша, добавил: – Стратегия, или как ее там?..
– Что-то вроде… Скорее – желание выжить.
– Ну-ну… – На лихорадочном лице преступника на какое-то мгновение застыло безразличие, что заставило его забыть о горе и печалях. Но, бросив мимолетный взгляд на хмурое, изуродованное шрамами лицо своего соседа, скрежещущего зубами и что-то бормотавшего, он тут же отвернулся и снова затянул заунывную песню.
Оскар знал, что человек со шрамами на лице должен заговорить с ним первым, уже битый час тот наблюдал за ним. В его глазах читалась злоба и зависть. Его давно немытая, щетинистая физиономия вызывала отвращение у Оскара. И тот не заставил себя ждать:
– Чертовски тесно… – сказал он. – Не находишь?
– Да, – согласился Оскар. – И дышать тяжело. Трюм плохо вентилируется.
– За что тебя, пай-мальчика, законопатили в бочку? – поинтересовался человек со шрамами.
– Я не знаю. На это согласия я не давал. Верно?
– Людей здесь набито сверх меры, мы теснимся в этой чернозадой посудине, как грязные крысы, и заперты, а у тебя столько места и света. Это странно и несправедливо! – Он оглянулся по сторонам и крикнул: – Эй, подельники-должники-бездельники, кто-нибудь помнит такой случай, чтоб вас оставляли у трапа за решеткой и кормили с ложечки, а не вместе со всеми? Нет? Мы тут с голода дохнем, а он жирует, мля, и дышит свежим воздухом!
Трюм оживился. Каждый из этих людей делил друг с другом свой голод, память и позор. Невольники молча обступили решетку со всех сторон плотным кольцом. В полумраке их лица казались еще более жуткими.
Один из рабов схватился за живот, будто ему приспичило по-большому, и театрально развернулся к решетке, нагнулся и издал характерный звук – громко пукнул.
Грузному, черноволосому мужику с низким лбом и глубоко посаженными, маленькими глазками, что стоял рядом с пердуном, не понравилась его выходка, он схватил его за шиворот, развернул и дал ему крепкого пинка – тот отлетел назад, в темноту, и застонал. Трудно было сдержаться, глядя на это. Толпа захохотала, зазвенела цепями.
Каторжанин со шрамами на лице снова повернулся к Оскару и вцепился ручищами в решетку:
– Колись, за что тебе оказали такие привилегии, не то я направлю свой член на тебя и буду справлять нужду прямо тебе в глотку, засранец! Мне, значит, гнилой воздух, вшивое тряпье, помои из гальюна на обед, а тебе – свежую водичку, сносную жратву и сучье солнце в радость?
– Да! Да! Расскажи! Нам тоже интересно! – дружно поддержала толпа.
– С ума посходили?! – Оскар оглядел по очереди каждого из окружавших его людей. Затем он посмотрел на крышку бочки, в которой было сделаны три отверстия строго такого диаметра, что в одно с трудом пролазила голова, а в два других, поменьше, кисти рук. И сказал: – Меня уже пятые сутки держат в бочке. Это вы называете поблажкой? Эта бочка заполнена соленой морской водой, а не питьевой! Она обычно разъедает кожу, если вы не в курсе! Подумайте, кто из вас мог бы вынести такие испытания? Включите мозги и пофантазируйте на эту тему иначе – с моей колокольни!
– Какая нахер колокольня, урод! – выкрикнул кто-то из толпы. – Правду говори!
Оскар не солгал, кормили его практически так же, как и остальных рабов. А солнце, когда стояло в зените, скорее обжигало кожу лица, чем ласкало ее лучами. Однако насчет того, что соленая вода раздражала его тело, он приврал, так как поры давно открылись и покрыли его жировыми выделениями.
– Ты чего-то очень мудрено говоришь, козел! – рявкнул черноволосый мужлан.
– Точно! Странный тип! – поддержал его другой раб.
Толпа загудела, как пчелы в растревоженном улье.
– Мучаешься, значит!? – заорал человек со шрамами. – В бочке с водой? Да ты принимаешь душ, парень, пока мы тут паримся! Я видел, как тебе давали кисель вместо воды! И овощи в похлебке – не гнилые! А до этого тебя держали наверху!
– Я ем с общего котла! – резко ответил Оскар. – Не ври!
– Да ладно, Шрам, – подергал того за рукав каторжанин, что стоял справа от него. – Брось! Он не в лучшем положении, чем мы. Может, он один из взбунтовавшихся неделю назад гребцов или даже член команды, чем-то сильно проштрафившийся перед капитаном?
– А может, он надзиратель? – предположил кто-то.
Толпа утихла, тяжело дыша; на Оскара смотрели десятки злых глаз.
Шрам, а это был именно он, оттолкнул заступника и разразился таким потоком ругательств и богохульств, весь урожай которых вряд ли целиком мог уместиться в тюремном трюме.
– Какого хрена вы там разорались?! – послышался строгий голос сверху. – Кто-то хочет сесть на весла или ждет, когда его протянут под килем? [68]
– С радостью буду грести, чем гнить в этой зловонной жопе! – ответил ему Шрам.
