В семье не без подвоха

Куница, почувствовав моральную поддержку, рявкает еще несколько раз для самоутверждения и успокаивается.

– Что там?! – выпаливают мои родичи.

– Лиса, – говорю.

– Ли-са, – повторяет Азамат. – Надо выучить всяких зверей вообще. А как будет волк? Или тигр?

Я перевожу, Азамат повторяет.

– Интересно, похоже на всеобщий немного. А как будет гхаррсан?

– А это кто? – Такого зверя я не проходила. Я и остальных-то знаю только по названиям болезней да по детским книжкам.

– Выдровая кошка.

– Э… Я такого не знаю. А на всеобщем как?

– Никогда не интересовался, – пожимает плечами Азамат. – Но если ты подойдешь ко мне на пару шагов, то вон в той развилке над оврагом увидишь.

Я послушно подхожу и прослеживаю взглядом направление, в котором указывает Азамат. Там на золотой сосне и правда сидит кто-то желтый размером чуть покрупнее обычной земной кошки и таращит на нас светлые глаза. Тут ребенок на мне, видимо почувствовав напряжение, завякал, и загадочное существо ухнуло с дерева куда-то в глубь леса.

– Я не знаю, кто это, – мотаю головой. – Оно хотя бы кошка или норка?

– Скорее кошка, хотя трудно сказать. Ест всех, особенно любит разорять сурчатники.

– Все сюда! – доносится зов Оривы. – Я нашла грибы-красавцы!

– Ого! – воодушевляется матушка и резко сворачивает на голос.

– О, пошли, пошли. – Тирбиш машет рукой моим, и все вместе мы топаем на Оривину полянку. Грибы и правда красивые, красные, с высоко задранными краями шляпки, торчат во мху, как рюмочки.

– Кто в сапогах, собирайте, – командует Орива, стоя на кочке. Полянка-то не полянка, а болотце.

– А может, босиком? – предлагает Сашка, шевеля пальцами в тряпочных кедах.

– Что вы, там же змеи! – хмурится Азамат. – У нас по болоту только в сапогах можно. Так, ма, Тирбиш, Шатун и я – собираем, остальные отойдите, где сухо.

– Ну ладно, – вздыхает Сашка. – Пошли какие-нибудь более досягаемые грибы искать.

В отличие от околоземных планет-питомников, здесь грибы растут не по три-четыре, а большими куртинами, там, где ядовитой травы нету. Поэтому все время смотреть под ноги не приходится, можно спокойно идти по пустому лесу, пока не наткнешься на яркое пятно, и тогда уже сразу штук пятьдесят соберешь.

Мы снова немного распределяемся. Осень еще ранняя, листья почти все зеленые, под ногами мягкая травка, ничего не шуршит, тихо-тихо. Изредка какая-нибудь птица вякнет, или прогудит мимо реактивное насекомое. Лес на склонах смешанный, хотя больше все-таки хвойный, и чем выше, тем хвойнее. Местами из-под лесной подстилки торчат сияющие белые камни здешних скал – тут много кварца. Местность даже приблизительно не ровная – мало того что с уклоном к морю, так еще и рассеченная трещинами в скале. То и дело приходится обходить крутые овраги и расщелины. В пологие лощины я спускаюсь, потому что там-то и растут грибы, где пониже и помокрее. Впрочем, лето выдалось суховатое, так что я не рискую намокнуть. Страшно подумать, какие гиганты тут должны расти после мокрого лета и в каких количествах.

Я в очередной раз свищу, чтобы понять, в какой стороне остальные и не пора ли мне поворачивать. В ответ что-то тихо. Видимо, я спустилась за большой бугор, и меня не слышно. Поднимаюсь повыше и свищу снова. Тишина. Ладно, Дол отовсюду видно, не заблужусь, разве только прогуляюсь подальше. Пришла я вон оттуда, помню, как под поваленным стволом подлезала. Ну, пошли обратно.

Вылезаю из-под ствола и натыкаюсь взглядом на фигуру перед собой. С той стороны дерева я никого не заметила. На низкой ветке сидит мальчишка лет тринадцати, лохматый, перепачканный, в зеленой от травы одежде. Один из младших детей нашего сторожа, что ли?

– Привет, – говорю. – Ждешь кого-то?

Он молчит, только недоуменно меня разглядывает. Ребенок на мне не спит, машет кулачком и что-то там попискивает негромко о своем.

– Ты тут не видел большую компанию? – спрашиваю. – А то я что-то убрела далеко.

Мальчик так же молча машет рукой влево.

– Ага, спасибо, – улыбаюсь и принимаюсь высматривать между деревьев и бурелома более-менее проходибельную траекторию.

Мальчик спрыгивает с ветки и подходит поближе, медленно и неуверенно. Наконец замирает метрах в полутора.

– Помочь чем-нибудь? – спрашиваю, зная, что ко мне всегда боятся обратиться.

– Твой? – спрашивает он, кивая на мелкого. Голос у него сиплый, видимо, ломается.

– Да, – киваю. Мне немного странно обращение: сторожевы дети гораздо вежливее, а не понять, кто я, он не мог. Чем больше я смотрю, тем страннее кажется мне этот мальчик. Волосы по бокам головы у него торчат как-то противоестественно, руки очень длинные, и пальцы тоже. Одежда – совсем старье,