кудряшку, и мне щекотно.
Я только собираюсь поинтересоваться, не заснул ли он, как он спрашивает неожиданно не в тему:
– Давно Кира девочки… отвлекают?
– Не знаю, но он уже который раз позволяет кому-то у себя списывать, а потом этого кого-то покрывает. Я как раз хотела у тебя спросить, нормально ли это в его возрасте.
– Вообще рановато немного, мог бы еще годик-другой побыть ребенком. Но, во-первых, приютские дети часто раньше взрослеют, не знаю уж почему. А во-вторых, я и сам был из молодых да ранних. Так что, наверное, это закономерно.
– Да, я помню, Алтоша как-то раз упомянул, что ты раньше всех сверстников девственность потерял, – усмехаюсь я.
– Какие он интересные вещи про меня рассказывает, – замечает Азамат. – Но я не думаю, что одно с другим связано. Как ты выражаешься, девственность я потерял из любопытства. Вряд ли этим можно объяснить раннее взросление.
– И кто она была? – спрашиваю я, по возможности не выдавая своего интереса.
Азамат вздыхает и смотрит на меня, обдумывая, говорить или нет. Потом все-таки признается:
– Устрица.
– О как! – не удерживаюсь я.
– Ну а кто еще захочет с мальчишкой?..
– Не знаю, мне вообще кажется, что они – какой-то миф. Я до сих пор ни одной не видела.
– Так они же не ходят по улицам с плакатами, знаешь ли. А в тех местах, где они находят себе мужчин, ты не бываешь.
– Я, честно говоря, ждала, что хоть одна придет ко мне как к целителю, им же не очень здорово от этого, как я понимаю.
– Совсем не здорово, – качает головой Азамат. – Но на целителя у них обычно нет денег. Погоди, вот, надеюсь, в следующем году сделаем государственное страхование здоровья, тогда, может, придут. А кто у тебя был первым?
Переход настолько неожиданный, что я не сразу понимаю, о чем он. Зато когда понимаю, начинаю ржать так, что приходится перевернуться спиной вверх, чтобы не утонуть.
– Еще хуже, чем у тебя. Вот честно, какой-то мужик! На свадьбе у подруги. Причем никто потом не вспомнил, чей он был приятель. Пьяные все были в дрова, свадьбы в восемнадцать лет – они такие.
– Ты оправдываешься, – удивленно замечает Азамат.
– Ну да, наверное… – притормаживаю я. – Просто я не то чтобы гордилась этим поступком.
– Я своим тоже не горжусь, – отчетливо произносит Азамат, притягивая меня поближе. – Ты же не думаешь, что мое мнение о тебе может измениться из-за какой-то информации.
Я вглядываюсь в его лицо, пытаясь понять, к чему он это.
– Ты хочешь сказать, что будешь меня любить, даже если прочитаешь все мои посты в соцсетях с шестилетнего возраста?
Он поднимает брови.
– Да. А ты писала в соцсетях с шестилетнего возраста?
– Естественно, а ты что, нет?
– Я, по-моему, ни разу в жизни ничего не писал в соцсетях.
– А как же ты собираешься доказывать детям и внукам, что в свое время был таким же идиотом? – ужасаюсь я.
– А зачем? – фыркает Азамат.
– Ну как, чтобы они не чувствовали себя позором семьи…
Азамат заходится хохотом так, что вода выплескивается через край.
– Ой, не могу, земное воспитание! Боги, мой отец прилагал все усилия, чтобы я
– Но ты же не думаешь, что это правильно?
– Нет. – Он переводит дух. – Я вон даже Арона заставил отдать детей Унгуцу в клуб, чтобы были под присмотром. А то опять у мальчика на руках такие синяки, что мне Арона хочется закатать в дорожное покрытие.
– Я чувствую, в этом клубе у Унгуца скоро весь Муданг соберется.
– Пусть, – улыбается Азамат. – Кир с большим удовольствием их всех воспитает. Эцаган уже поставил на поток дела о домашнем насилии, пятнадцать процессов за зиму, все очевидные. Мне даже интересно, когда люди наконец поймут, что сорок раз розгами – это не повод для гордости.
– Надеюсь, что до того, как вы все вымрете, – оптимистично замечаю я.
– Кстати. – Азамат меняет положение, прильнув ко мне вдоль всего тела (моего, я короче). – О вымирании. То есть я понимаю, что к еще одному ребенку ты пока не готова, но… мы сегодня только болтать будем?
Он проводит тыльной стороной пальца вдоль моего позвоночника, посылая по всему телу теплую дрожь. Это по-прежнему редкость, что он первым
