нагоняли, потому что я сбросил скорость. И тут я, обдувом хвоста задрал нос, уперевшись всем брюхом самолёта в набегающий поток – это очень быстрое торможение и огромная перегрузка. К счастью – недолгая. Почти замерев, занёс хвост дальше вперёд, оказавшись на спине носом к преследователям. Успел дать длинную очередь неизвестно куда и перешёл в свободное падение – говорил же, что самолёты без скорости не летают.
Снова опустил нос вниз, разогнался с помощью гравитационного поля земли и только потом вышел из пике – на этот раз запас высоты у меня был. Тут и попытался меня подловить один из охотников, но его срезал кто-то из наших, кажется Сыч – он как раз проскакивал мимо – буквально мелькнул.
Э… Увлёкся я мелкими подробностями, а о чем начинал – упустил. Короче, бой был тяжелый – четыре машины сели с повреждениями, а гимнастёрки лётчиков потемнели от пота. И в этот момент, когда хочется упасть и попросить добрых людей стянуть с тебя сапоги, к моей ведомой подошёл лейтенант НКВД в сопровождении двух автоматчиков и заявил:
– Сдайте оружие. Вы арестованы.
Я бью его в ухо рукояткой нагана, а ствол навожу на автоматчиков:
– Хенде хох!
Те чего-то дёргаются, но только что повылезавшие из машин горячие потные парни их мигом скручивают. Вижу, как в мою сторону бежит местный особист, сопровождаемый группой вооружённых товарищей, и деловито связываю лейтенанта его же ремнём.
– Что же вы, товарищ капитан, допустили на аэродром вражеских шпионов, – пеняю я особисту с расстояния уверенной слышимости. – Они хотели лишить авиацию прикрытия корпуса лучшего пилота. Вы уж допросите их, пожалуйста, поскорее и построже, по всем законам пролетарской защиты.
– Мотя! – это я уже повернулся в сторону одного из своих лётчиков. – Ты опять открыл огонь со слишком большой дистанции. Да я тебя за перерасход боеприпасов на патронный завод сошлю девушкам гильзы набивать.
Девушка, сидящая в наушниках около рации, вдруг отчетливо проговорила прямо в микрофон:
– Мерзавец!
– Что случилось, – оглянулся на звук капитан первого ранга, только что склонявшийся над картой.
– Этот ваш, товарищ капитан, летчик, которого вы отправляли в разведку. Ещё называли его на иностранный манер, – радистка укоризненно повернулась в мою сторону и обворожительно покраснела. – Он мерзавец.
– И когда успел? – хохотнул телефонист. – Неужели эти лётчики такие быстрые, что одним мимолётным взглядом могут стать мерзавцами?
– Так он ещё и смотрел на меня? – бедная схватилась за щёки и опрометью бросилась к выходу. Но далеко не ушла – я её перехватил:
– Докладывайте, что он вам сказал?
– Что поцелует меня.
– Дальше!
– Много-много раз.
– Конкретно, сколько?
– Двадцать два.
– А потом?
– Отшлёпает.
– Как отшлёпает?
– Как тринадцатилетнюю.
– Что ещё? Да не упрямьтесь – это важно, – с сочувствием посмотрел я в распахнутые глаза девушки.
– Подарит розового слона.
Тут я её и отпустил, потому что все стало ясно.
– Противник подтянул танки, – подойдя к разложенной на столе карте, нашёл нужный квадрат и нарисовал ромбик.
– Через час с небольшим появятся, – оценил капитан третьего ранга.
Адмирал Исаков прямо от своего стола задумчиво посмотрел на пометку:
– Распорядитесь доставить на позиции гранаты и предупредить личный состав о возникновении новой опасности.
Мне известно, что больше полусотни танков у румын просто нет. Ну, может быть, шестьдесят – это недавно упоминала Мусенька. Но неизвестно, есть ли у десантников средства борьбы с ними – не видел я, ни противотанковых ружей, ни пушек, возимых по суше. На бронекатерах или на мониторах есть, а на берегу нет. Вот миномёты восьмидесятидвухмиллиметровые – имеются. Ими пользуются широко и очень умело. Но против танков это не очень хорошее оружие. Как и ручные гранаты, даже противотанковые.
Достаю свою карту и сопоставляю номера квадратов – у нас в разметке они не совпадают.
– Товарищ адмирал, – обращаюсь я к Исакову. – Прикажете уничтожить.
– Извольте, голубчик, – насмешливо отвечает Иван Степанович. Он последнее время всё с большим интересом поглядывает на мои «проказы».
Подхожу к «своей» рации, установленной тут же рядом со связистом моряков, включаю, жду, когда прогреются лампы:
