– Не надо! – прервал его собеседник, помрачнев. – Не тревожь дни потерь! Лучше скажи, что там с Крамполтотом происходит? Неужели старик и правда помирает?
– Помирает, – вздохнул гном. Собственноручно разлил ласуровку по стопкам. Выпил, не чокаясь. – Строго говоря, он уже умер…
– Даже так? – изумился оборотень. В полумраке кабинета, освещенного единственной стоящей на столе свечой, его глаза жутковато светились. – Я, видимо, заигрался, раз пропустил…
– Да. Лишь божественная воля поддерживает в нем видимость жизни. Но надолго ее не хватит: тело – продукт материальный. Тухнет…
Собеседник поморщился. Подтянул к себе кусок мяса, положил из мисы дымящегося картофеля.
Ели молча и не без аппетита.
– Люблю простые человеческие удовольствия, – заметил оборотень, вновь наполняя стопки.
– Согласен, – гном отодвинул тарелку. – Давай о деле, брат!
– Давай, брат! – посерьезнел собеседник.
Выпили.
– Перед смертью Крамполтот успел подписать договор о сотрудничестве…
– Успел? – восхитился оборотень.
– Успел! Бумагу передали доверенному Редьярда, который должен был отвезти ее в Ласурию. Но по пути их перехватили.
– Убили? – уточнил оборотень, подобравшись.
– Хуже.
– Ох, ты ж…
– Вот и я говорю! Отсутствие договора с Ласурией либо оставит Драгобужье в границах обычного развития, либо заставит сотрудничать с Креем. Крей же, усиленный подгорными мастерами с одной стороны и эльфийскими магами – с другой, не упустит возможности снова напасть на Ласурию. В результате мы опять получим…
Оборотень посмотрел на собеседника. На мгновение вызверилась из вертикальных зрачков сущность, не имеющая отношения ни к оборотням, ни к гномам. Разлив последнюю порцию, он мрачно довершил:
– …Материковую войну! Хреновая тема, брат! Они только начали забывать о ней!
– Вот и я так разумею, брат! – тяжело вздохнул гном. – Значитца, надо человечка Редьярда оттудова вызволять! Потому давай думать…
Это был первый «семейный» ужин после возвращения Бруни и принца Аркея из Козеполья. Их величества казались сильно утомленными празднествами, Оридана откровенно зевала, и глаза у нее слипались, принц Колей посматривал то на жену, то на часы. Даже герцог Ориш и принц Харли, которые всегда выглядели молодцами-огурцами, как-то поблекли. В конце ужина, проходившего в вялых попытках беседы, слуги внесли блюдо, источающее дивный аромат. Сдерживая улыбку, Матушка наблюдала, как шевелятся царственные носы, включая Стрёмин, как оживляются, загораются глаза – удивлением, любопытством, вожделением.
– Что это? – воскликнула королева Орхидана. – Йорли, дорогой, какой дивный аромат!
– Пресвятые тапочки! Это то, что я думаю, да, маменька? – завопил Дрюня, заставив подскочить задремавшего принца Харли. – Дайте, дайте, дайте мне ВСЁ!
Принцесса Оридана неожиданно шлепнула его по жадным рукам и первой схватила с круглого блюда горячую, ароматную, свернутую трубочкой вафлю, плачущую вишневым вареньем. В одно мгновение все вафли были растасканы по тарелкам.
– А правда – что это? – осведомился его величество Редьярд, слопав лакомство и прикрыв глаза от наслаждения. – Неужели мастер Понсил сам встал к плите?
– Нет, отец, – не выдержав, засмеялся принц Аркей, – это мастерица Бруни, моя жена!
– Точно! – воскликнул герцог Ориш. – Вы же обещали нам испечь вафли, ваше высочество! Но, дорогая, это божественно! Ласурия может гордиться своей принцессой!
Их гаракенские величества закивали молча и с энтузиазмом. Говорить они не могли, поскольку жевали.
Редьярд посмотрел на невестку с одобрением, отчего заставил ее покраснеть.
– Это царский подарок, дети, – хищно улыбнувшись, сказал он, – но теперь моя очередь!
Он стянул с себя алмазный королевский венец и кинул Аркею. Так неожиданно, что тот едва успел поймать. Сын поднял на него недоумевающий взгляд.
– На ближайшее время ты, Арк, – король Ласурии! – пояснил его величество, довольно улыбаясь. – Мое состояние здоровья внушает опасения мэтру Жужину, а к нему, как ты знаешь, я прислушиваюсь. Посему королевским указом – уже подписанным, между прочим, – в период моего отсутствия ты назначаешься Хранителем трона с соответствующими полномочиями! А ты, значит, – он посмотрел на обмершую Матушку, – будешь вроде как ее величество! Привыкай!
