хоть она и напоминает фаршированный рукав для запекания. Кожа, насколько я могу видеть, бледная, старая, может статься, даже бородавчатая. Но это все ерунда; что по-настоящему страшно – так это очевидность намерений соседки. Она явно рассчитывает получить от меня не только обычное рукопожатие. Когда она сжимает мою руку с такой силой, что я представляю, как мои пальцы сливаются с ее ладонью, драпированная платком голова качается навстречу мне.
Я успеваю рассмотреть одну только бледную щеку, пористую, как губка – и тут меня находит луч прожектора. Гремят фанфары. Конечно, никакой это не прожектор, да и фанфар тут нет – просто мимо церкви проехала пожарная или скорая, и сполох мигалки под звук оглушительной сирены упал на мое лицо, пройдя сквозь ближайшее витражное окно. На миг я ослеплен – и лицо, надвигающееся на меня из глубины подплаточного пространства, кажется не более чем раздутым блеклым шаром с глазами и зубами. Моих ноздрей касается тягучий запах – возможно, какой-то парфюм, но мне он почему-то напоминает формалин. Когда шарф скользит по моему лицу, подобно завесе из старой паутины, я слышу шепот:
– Счастливо отпраздновать.
Впрочем, может, мне только послышалось. Меня отпускают, и я потираю ладонь о ладонь, пытаясь избавиться от оставшегося на коже липкого ощущения.
Я скорее слышу, чем вижу, как паства покидает церквушку, и с нетерпением жду, когда мое семейство последует общему примеру. В конце концов мы все встаем и идем к абсолютно черной прорези, заменившей входные двери. Затылком я чувствую чье-то заинтересованное присутствие за спиной и поторапливаюсь за Марком и Натали. Когда я уже спрыгиваю с крыльца, мне снова слышится шепчущий голос. Что же он сказал в этот раз? Что-то вроде
Под удивленный окрик Марка я забегаю обратно в церковь, широко распахиваю внутренние двери – но застаю лишь священника и служку в дальнем конце прохода.
– Что не так? – спрашивает Натали, когда я возвращаюсь.
– Куда она делась?
– Кто, Саймон?
Все четыре пары глаз, смотрящих на меня сейчас, выглядят обеспокоенными – но я не могу поручиться, что никто из них не притворяется.
– Женщина, шедшая позади меня, – говорю я.
– Мы вышли из церкви последними.
– Нет, была еще она. Рядом со мной сидела. На одной скамье!
– Никого, кроме нас, не было, Саймон, – говорит Натали и сочувственно улыбается моим родителям. – Слишком долго был в разъездах, – поясняет она, и теперь улыбаются все, даже Марк.
– Похоже, не только юному джентльмену нужен сон на Рождество, – изрекает мать.
44: Праздные и празднующие
Из мрака сновидений меня выводит звук колокола. Это рингтон телефона, но не моего – «We Wish You a Merry Christmas» я поставить ну никак не мог. Нащупывая в темноте телефон, я окунаю пальцы в кружку с водой и чуть не опрокидываю старую тумбочку.
Телефон все-таки мой. И когда я тыкаюсь в него ухом, песенка не смолкает – ее поют уже там, на другом конце линии. Пока я пытаюсь понять, снится ли мне это, Марк опускает пару строчек припева и кричит:
– Угадай, что я получил на Рождество, Саймон!
– Поторопись, сынок! – вторит ему мамочка. – Мы тебя уже заждались!
– Вставай, ленивый котяра! – кричит отец, да так громко, что я слышу его не только в трубке, но и прямо в комнате.
Их голосам столь несвойственна подобная оживленность, что я подозреваю, что они кривляются на публику в лице Марка.
– Кто сменил мне музыку на вызове? – осведомляюсь я.
– Я, – признается Марк. – Думал, тебе понравится.
Какими бы благими его намерения ни были, сам факт того, что в моем мобильном копались, пока я сплю, несколько смущает меня – равно как и экспертные познания Марка в устройстве этих штук.
– Спасибо, дружище. Спущусь, как только причешусь.
Марк хихикает. Я бросаю трубку и выползаю из кровати. Сейчас я в своей спальне времен детства, приобретшей заплесневелый запах – столь слабый, что определить и устранить источник лично мне не представляется возможным. Вся комната выглядит выцветшей – не только мои подростковые плакаты с
