Меня обступают еще теснее, нахально поглядывая и явно провоцируя на драку, но я стою, не двигаясь, и круг чуть расступается.
– Если собираешься просить милостыню, так делай это правильно, – говорит тип с челкой, брошенной на левую сторону. – Отбрось условности. Никакого достоинства.
Я спасаюсь от них едва ли не бегом. Улица внезапно оживляется – случайные люди провожают меня подозрительными взглядами, и это ох как нервирует. Нужно найти способ связаться с банком, но как? Куда мне идти? Где раздобыть денег? Моим телом овладевает паника, неся его, беспомощное, вперед, без цели – а потом я замираю посреди улицы и смеюсь в голос. Отбросить условности, значит? И никакого достоинства? Невольно «мафия» подсказала мне решение проблемы.
Я ступаю на мост над трепещущими водами. Несколько велосипедов прикованы к перилам, ограждающим канал. Будь на моем месте Табби, как бы он разыграл эту сцену? Нацепив широкую неподвижную ухмылку, я начинаю взволнованно пританцовывать перед небольшой компанией, стоящей на мосту. Как только их внимание приковано ко мне, я выдаю пантомиму. Я делаю несколько попыток взобраться на велосипед – и всякий раз опрокидываюсь на мостовую. Потом начинаю вращать воображаемые педали и оглядываюсь, удивляясь, куда делся мой транспорт. Потом притворяюсь, что еду на каком-то ужасно ветхом сиденьи и насаживаюсь на столбик под ним. Щеки болят от примерзшей улыбки, я накачиваю пару невидимых шин – неравномерно разрастающихся в моих все шире разводимых руках и лопающихся, подобно голове Табби в сценическом номере. Это финал – больше идей в голову не идет. Я иду на поклон и шлепаюсь лицом вниз перед своей аудиторией.
Смех сопровождается рябью аплодисментов – если только за эти звуки я не принимаю по ошибке шум канала. Выходит, мои усилия – коту под хвост? Я ведь даже не поставил коробочку для пожертвований. Не переставая удивляться своему идиотизму, я завожу левую руку за спину, а правую вытягиваю вперед. Через мгновение в мою ладонь падает какой-то холодный кругляш, за ним – еще один. Остальные бряцают по тротуару, один задевает край моей руки. Вскоре мои благодетели расходятся, избавив меня от мучительной необходимости смотреть им в глаза, оставив меня считать синяки и доходы. Я заработал одиннадцать евро… двенадцать… даже больше!
– Спасибо! – кричу я, привлекая еще парочку подозрительных взглядов, и ссыпаю монеты в карман брюк. У меня более чем достаточно денег, чтобы оплатить счет в «Золотой чаше», и я твердо намерен вернуть свою карту, пока прохиндей за прилавком, вполне способный догадаться о правильном порядке цифр из моего пин-кода, не обчистил меня.
Окрыленный, я быстро шагаю по аллее. Люди расступаются, давая мне дорогу и обеспечивая подозрительно широкий проход, и вскоре я понимаю, что можно уже убрать ухмылку с лица. У меня с трудом выходит подавить смех, когда я думаю о дырке, которую кто-то пробил в моих финансах – дырке большей, чем сама стена. Прикусывая щеки изнутри и изо всех сил стараясь не дать истерике волю, я пересекаю еще один мостик. Блестящая рябь воды мешает мне сосредоточиться. Каким-то образом я умудрился уйти далеко от отеля – ни «Золотой чаши», ни его самого не видно. Куда идти – вперед, назад? По этой стороне улицы, по другой? Быть может, стоит вернуться на мост? Мне до одури хочется, чтобы людей вокруг стало чуть поменьше – их зубастые силуэты мешают смотреть прямо вперед. Добравшись до моста, я сразу бегу на середину – перила словно становятся мягкими и липкими под моими руками. Отсюда квартал просматривается в обоих направлениях примерно на полмили – но ни «Золотой чаши», ни отеля «Dwaas» нигде нет.
Не может такого быть.
В этот раз, чтобы попасть на другую улицу, я не пользуюсь мостами. Густая ржавая рябь так и липнет к зрению, и я сразу вспоминаю об оптических эффектах, что использовались в старых фильмах для обозначения смены времени и места. Здания вокруг меня будто бы вытянулись, изготовившись превратиться во что-то иное прямо у меня на глазах. Почему тут так много секс-шопов? Голые фигуры на обложках дисков в витринах действительно такие толстые, или у меня опять проблемы со зрением?
– Эй, вы! – окликаю я парочку азиатского вида, всплывающую в поле зрения. – Прошу прощения, – бормочу я и, хоть они и чирикают не то на китайском, не то на каком-то родственном ему языке, спрашиваю: – Можете мне помочь?
Оба улыбаются мне – или, по меньшей мере, демонстрируют зубы.
– Голландский, – говорит мужчина. – Говорите голландский.
– Dwaas!
Мужчина хмурится и спешно уводит свою спутницу прочь. Я что, совершил какое-то преступление против китайского этикета? Три девушки, явно говорящие на голландском, выходят на мост, и я спешу к ним.
– Дуас! – умоляю я, протягивая поднятые вверх руки. – Дуас!
Я хоть правильно произношу это чертово слово? Они явно не знают, как на меня реагировать – смеяться или пугаться, и после непродолжительных раздумий выбирают второе. Следующий человек, к которому я обращаюсь, просто улыбается и кивает, а какая-то женщина таращится на меня во все глаза и отводит голову назад. Я начинаю чувствовать себя пойманным в ловушку этого одинокого голландского слова, но потом до меня доходит, что как минимум еще один ориентир у меня есть.
– «Золотая чаша», – умоляющим голосом обращаюсь я к типу в деловом костюме. Он хмурится, и я на секунду сникаю – видимо, мне попался какой-то здешний ханжа, не жалующий подобные заведения, – но в следующее мгновение он протягивает руку и указывает куда-то мне за спину.
– Там.
