то примкнувших к ним храмовников. Меченосцев, кажется, если память не изменяет.
Вправо, то бишь на восток — земли Великого княжества Литовского и города русичей. А под ногами — та самая Жмудь, куда православное духовенство и киевские князья тайно отправили священную реликвию. До рекомых Россиен не так чтобы рукой подать, но все ж гораздо ближе, чем из Западной Гати или от замка Черного Дождя.
Интересное совпадение. Или все же случайность? Поскольку я без малейшего понятия о событиях, происходящих в мире, любое упоминание о том, что мне знакомо, кажется важным и судьбоносным. А я сам — весьма нужным и значимым. Типа пресловутой затычки, пардон, чопа.[4] Без которого ни одна бочка обойтись не может.
— Не вышли еще к болоту? — отозвался монашек. В сером предутреннем свете он почти ничего не видел и брел, как бычок на привязи, держась за веревку, привязанную к моему поясу. При этом стараясь не дотрагиваться до мешков с разбойничьими трофеями. — Гнилью пахнет… И сыростью.
Свежий лесной воздух и в самом деле слегка изменился. Не так чтобы слишком, но явственно отдавало грибами и менее приятной для обоняния плесенью. Но плотно укатанная грунтовая дорога по-прежнему вилась сквозь чащу, и никакого просвета впереди не намечалось. Зато солнце наконец-то поднялось выше деревьев. И как только грунтовка, совершив очередной маневр, легла строго на запад, я всей спиной почувствовал приятное тепло, изгоняющее из тела ночную стылость.
Кстати, в том, что мы не стали засиживаться и двинулись в путь не дожидаясь рассвета, заслуга послушника. Я так с удовольствием пару часиков придавил бы, не отходя от костра. В силу общей усталости увеличившегося организма. Но глядя на беспокойно вертящего головою паренька, невольно и сам поддался его нервозности. Сперва начал прислушиваться к каждому шороху, а там и вовсе вздрогнул от махнувшей крыльями над нашими головами ночной птицы.
А когда прямо над нами разухался какой-то филин, стало окончательно ясно — с ночевкой ничего путного не получится. Так что собрались по- быстрому и зашагали в направлении искомого замка Людоеда…
Казалось бы, чего дергаться при такой толстокожести? Ан нет, какой-то червячок сомнения все же шевелился в душе, не давая насладиться ночным моционом.
Чтоб успокоиться, отломал от акации ветку и некоторое время безуспешно тыкал себя шипами в разные участки тела. Эффект нулевой. На коже даже царапин не оставалось. Собственно, чего-то такого и стоило ожидать. Согласно праву природы и законов физики. У слонов или бегемотов кожа тоже не потому толстая, что им так больше нравится, а чтобы не лопнула, удерживая вместе центнеры мяса и костей.
Вот и я, добрав в весе и росте, превратился в «броненосца». До носорога и тем более черепахи еще далеко, но и всякими разными ножичками или стрелами тыкать в меня дело зряшное. Ахиллес отдыхает…
И как только память вытащила из залежей школьного образования имя античного героя, предупредительный звонок прозвучал вторично. Причем настырно так… Дззззынь! А после и подсказка возникла. Поскольку Ахиллес этот не столько героическими подвигами знаменит, сколько пяткой.[5] А поскольку легенды и предания не столько для красного словца слагались, как в назидание и наставление грядущим поколениям, стало быть, надо и у себя пресловутую «пятку» искать.
Придя к такому выводу, я перво-наперво поглядел на ноги. В ботфортах неизвестного обувной промышленности размера они смотрелись уж слишком монументально, чтобы заподозрить в них слабое звено. А где же тогда?
«Гуляй солдатик, ищи ответу…»
— Ой!
Этот возглас издал Митрофан, одновременно выпуская привязь и непроизвольно пятясь.
— Господи помилуй! Ваша милость, это вы? — воскликнул, задирая вверх голову и крестясь, будто увидел дьявола.
— Прозрел, голубь? — улыбнулся я как можно добродушнее. — Неужто совсем непохож?
— Да, голос тот же, — согласился монашек, озадаченно вертя головою и потирая глаза. — Ну вы и вымахали! Ой… Я совсем не это хотел…
— Перестань, — махнул я рукою. — Как говорил Иисус, кто из нас без недостатка, тот пусть первым бросит свой камень…
— Вообще-то Христос сказал о грехах… Но так тоже можно истолковать, — согласился Митрофан. А потом, вразрез своим же первым впечатлениям, добавил, восхищенно причмокнув: — Эх, мне бы эдакую силищу! Здорово, наверное, быть таким огромным?
— Не знаю, — честно ответил я. — Не привык еще. Недавно в великанах хожу.
И глядя в широко распахнутые от совершенно детского восхищения глаза Митрофанушки, я наконец-то понял, где мое уязвимое место.
Глаза! Та же вчерашняя стрела попади не в плечо, а выше и правее — все могло закончиться гораздо печальнее. Много ли слепец навоюет? Даже очень сильный. Еще древний грек Одиссей сумел победить Циклопа, ослепив великана. Так что над этим надо покумекать и принять меры. Какие? Мало ли, с ходу и не сообразить. А для начала можно один глаз зажмуривать в бою, или повязку пиратскую надеть. Вроде глупость, а все же… Кривой — не слепой.
— Ваше сиятельство, вот оно, то самое болото… — паренек, очевидно, радуясь возвратившемуся зрению, забежал шагов на двадцать вперед и там тыкал рукою перед собой. — Пришли, кажись.
