— Не верьте ему, — с холодным презрением произнес с земли Гедеон. — Смотрите лучше на него, демона в ангельских перьях. Не может он быть настоящим. Он родился во тьме преисподней, годами не видел солнца, он повелевал огнем адских котлов. В нем огонь. Огонь!
— Понимаешь, Гедеон, — спокойно ответил Озраэль, — огонь тоже рождает свет.
Алена не видела, что происходит по тут сторону ветхого домика. Сердце девушки колотилось, предчувствуя что-то неладное. «Озраэль, не оставляй меня, Озраэль», — шептала она себе под нос, чувствуя, как звуки, краски и запахи окружающего мира стали меркнуть, теряться. Пространство вокруг шло волнами, рябило, и почти ничего уже невозможно было разобрать. В тот миг Алене стало безумно страшно, она ринулась к двери, желая вырваться наружу следом за Озраэлем, но дверь не поддалась, надежно припертая тяжелой львиной тушей.
— Нет, нет… — беспомощно взмолилась Алена, ощущая, как тело начинает вязнуть в пространстве, но ее никто не услышал.
Кругом нарастал монотонный гул, все почернело, а потом вновь проявилось. Мир стал другим. Домик превратился в руины: полусгнившие доски пола, на них остов старого дивана и куча трухи от шкафа в углу. Сквозь дыры в провалившейся крыше просвечивало небо, затянутое облаками, а вокруг — тишина.
— Озраэль! — отчаянно крикнула Алена. Споткнувшись о кусок упавшей балки, выбежала в пустой проем, где теперь не было двери. На поляне перед домом никого не оказалось, даже трава была не примята — тянулась ввысь острыми сочными травинками и головками ярких цветов. — Озраэль… — снова обреченно выдохнула Алена, оглядываясь по сторонам.
Теперь все стало другим — и лес, и небо, и трава. Даже тело, свое родное живое тело казалось тяжелым и чужим. Целый мир исчез в один миг. Опасный, потусторонний, пугающий мир, к которому она так привязалась, сама не заметив собственных чувств. Неужели все? Неужели она больше никогда не увидит Озраэля? Мысль о демоне больно, словно острый нож, вспорола трепещущее сердце. Логичный очевидный ответ напрашивался сам собой. Закрыв руками лицо, Алена уселась в траву и громко заревела.
Глава 40
ОБЕЩАННЫЙ АВТОРОМ ХЕППИ-ЭНД
— Кошка сильнее всего на свете, кошка могучее всех на свете?
— Да! И сильней она всех, и могучей, спит у людей на подушке их лучшей. Ест она мясо, пьет молоко, слава о ней разнеслась далеко!
Слезы капали на средневековую гравюру. Там витиеватые языки пламени окутывали фигуру шестикрылого ангела с мечом и щитом. Шмыгнув носом, Алена бережно закрыла книгу, вернула на полку. В глубине души она ловила себя на том, что жалеет о загробной жизни. Странно, ведь должно быть наоборот? Нужно радоваться, что кончились все злоключения и жизнь вернулась в свое русло, только грусть-тоска с каждым днем нарастала все сильнее.
Каждую ночь Алена вспоминала свое «кошачье» существование. В потустороннем, сказочном мире она чувствовала себя гораздо увереннее, свободнее и позитивнее, чем теперь или раньше, до странного происшествия, перевернувшего жизнь с ног на голову. А еще она была яркой и, наверное, даже красивой… А самое главное, в той нереальной, волшебной жизни Алена была не одна. Теперь же одиночество чувствовалось особенно остро и угнетающе.
Дополнительную нервность переживаниям предавала неизвестность, незаконченность произошедшего. Алена не представляла, что случилось после перехода с Озраэлем и остальными. Она могла только надеяться на счастливый финал. Озраэль. Каждая мысль, каждое воспоминание о демоне отдавались в груди щемящей болью.
Погрузившись в себя, Алена полдня простояла за стойкой. Потом Изольда Семеновна и Юлия Львовна пригласили ее на обед в библиотечную столовую. Новая сотрудница — блондинка Рита — поглядывала на компанию недобро. Из-за Алены Риту перевели в отдел кадров. И хотя там ей понравилось больше, чем в абонементе, амбициозная красавица не терпела, когда ее кем-то заменяют.
Любимая работа, почему же теперь Алена чувствовала себя здесь не в своей тарелке? Может, из-за этой самой Риты? Нет…
В столовой пахло выпечкой и специями. Пряный запах куркумы создал иллюзию уюта и тепла. Пока Алена задумчиво потягивала крепкий сладкий чай с имбирем, Изольда Семеновна и Юлия Львовна наперебой расспрашивали ее про долгое отсутствие. В их голосах звучали нотки беспокойства и стыда — еще бы, человек так долго болел, а они будто не заметили этого, как-то упустили, забыли. Теперь женщинам было неловко, они не понимали произошедшего и с виноватым видом искали себе оправдание, которого в принципе не требовалось.
— Ты так долго болела, Аленушка, а мы ничего не знали. Так неудобно получилось, — начала оправдываться Изольда Семеновна. — И, главное, никто
