лестницу.
Кори заметила, что туннель был высоким, и его стенки закруглялись, как будто он был прорыт гигантским земляным червем. Земляные стены, пол и потолок гладкие. Посмотрев наверх, Кори увидела радостные лица прихожан, собравшихся вокруг ямы. Они пели. Это был религиозный гимн, мелодия которого напоминала «Соберемся у реки», но слова явно были другими.
Уиллер добрался до дна и немедленно отошел от лестницы. В его движениях чувствовались одновременно восторг и страх.
– Иисус ждет, – сказал он.
Даже не посмотрев на Кори, пастор пошел к дальнему концу туннеля, где пульсировало слабое розовое свечение. Женщина последовала за ним. Она все еще ощущала эмоциональную отстраненность, но чувствовала, что где-то в глубине ее души растет удовлетворенность.
Уиллер обернулся и поглядел на нее, и на его лице была радость, а в глазах светился восторг.
– Иисус ходит по этим коридорам, – изумленно сказал он. – Теперь Он живет здесь.
От этих слов Кори ощутила тепло и приятное возбуждение.
Они остановились. Кори прикинула, что теперь они находятся под зданием, стоявшим рядом с церковью. Проповедник протянул ей мертвого младенца. Она взяла его от пастора, и, пребывая в каком-то трансе, ощутила холодную, как будто резиновую, кожу младенца и его тяжесть. Уиллер откашлялся, а потом заговорил сильным голосом оратора, каким он читал свои проповеди:
– Мы пришли восславить Тебя, о Иисус. Мы пришли принести жертву, Повелитель небесных воинств.
Послышался звук ветра – но ветра не было; шум воды – но не было и воды. И из розового свечения вышел Иисус.
Он скорее очень плавно скользил, чем шел, и Его присутствие вызвало у Кори именно такой восторг, о котором говорил Уиллер. Более того, Он был совершенством, божеством в человеческом обличье, живым воплощением Господа.
Кори инстинктивно опустилась на колени, как и пастор Уиллер. Слезы радости бежали по ее лицу, но она не вытирала их – не хотела их останавливать. Иисус шагнул к ней и нежными пальцами взял младенца.
Кори была почти ослеплена Его красотой, Его непередаваемым изяществом и онемела, но все же сумела прошептать:
– Для тебя.
Иисус грациозно склонил голову, поднес младенца к своим губам, не спеша и аккуратно впился зубами в его шею и, массируя тельце своими пальцами, начал пить.
– Добро пожаловать в Царствие Господне, – произнес Уиллер.
Войдя в свой кабинет, Роберт бросил шляпу на полку, но промахнулся. Он не стал ее подбирать, а сразу сел, устало сгорбившись в своем кресле.
Только тогда он заметил то, что лежало на его столе: пистолет, значок, удостоверение и желтый официальный бланк с одной только фразой:
«Я не могу одновременно служить и Господу, и Маммоне».
Заявление было написано Джадом и датировано сегодняшним днем.
Роберт выскочил из своего кабинета, сжимая лист бумаги в руке.
– Что это за дерьмо? – Он подошел к столу Ли-Анны, размахивая перед ее лицом заявлением. – Ты видела, как он писал это?
Женщина смотрела на него, сбитая с толку.
– Кто?
– Джад. – Роберт бросил заявление ей на стол и смотрел, как она его читает. – Он говорил с тобой об этом?
– Нет.
– Стю? – Он повернулся к другому офицеру. – Ты был здесь, когда он положил это на мой стол?
Стю отрицательно покачал головой.
– Дерьмо. – Рич наклонился, схватил трубку телефона Ли-Анны и набрал номер Джада. Линия была занята, и он раздосадованно бросил трубку.
– Соедините его со мной, – приказал он секретарю. – Звоните ему, пока не дозвонитесь, а потом соедините со мной. Я хочу с ним поговорить.
– Да, сэр.
Роберт сердито зашагал в свой кабинет, убеждая себя по дороге успокоиться и не реагировать на ситуацию сгоряча. Он подошел к окну и стал смотреть на шоссе, пытаясь понять, почему Джад ушел вот так, даже не поговорив сначала с ним. Они дружили уже долгие годы, еще с тех пор, когда оба были патрульными, и насколько Роберт помнил, никогда серьезно не ссорились. Даже если Джад решил уйти, ему все равно следовало поговорить с ним.
Что, черт побери, ему делать со всем этим дерьмом, происходящим вокруг, когда у него стало на одного сотрудника меньше?
