традиционно за людей не считали и об их существовании не упоминали. Не в первый раз, кстати. Абсолютно никому не нужный клочок земли посреди океана, и столь же непримечательный. Красиво здесь, правда, было до умопомрачения, но кого интересуют эти красоты? Среди моряков хватает романтиков, но, во-первых, романтика быстро отступает под напором суровой прозы жизни, а во-вторых, здесь таких островов из дюжины двенадцать. Художников вроде Верещагина или Шишкина, способного не только оценить, но и запечатлеть эту диковато-необузданную красоту, тоже немного, и в результате ничего, что прославляло бы этот остров, до визита сюда русских в природе не существовало, да и после того, как они ушли, честно говоря, тоже.
Впрочем, туземцы вкупе с красотами не интересовали и Севастьяненко. Главное, ни один дикарь не мог всерьез угрожать его планам, а шансов на то, что к острову в ближайшее время подойдет чей-нибудь корабль, было немного. И место для стоянки найти удалось быстро – флот здесь, как это любят делать британцы, конечно, не разместить, но для двух-трех кораблей места в живописной бухточке оказалось достаточно. В нее и загнали трофей, установили на него подрывные заряды, высадили японцев на берег, а при корабле оставили десять человек, резонно рассудив, что хотя японцев и вдвое больше, но они-то будут на берегу и безоружные, а значит, в драку не полезут и бузить не начнут. Особенно учитывая обещание японского капитана вести себя тихо – японцы, как известно, ценят данное слово. Будущее показало, что в этом Севастьяненко ошибся.
Японцы, как оказалось, имели о благоразумии совсем другое, по сравнению с европейцами, представление. Стоило хищному силуэту миноносца растаять на горизонте, и они начали действовать. Из подручных средств было построено некое подобие плотов, и ночью, в собачью вахту, они попытались взять корабль на абордаж. Вот только не учли при этом, что если у мичмана по молодости и неопытности сохранились какие-то иллюзии насчет честного слова, данного японским капитаном, то не все его люди такие наивные. Да, разумеется, японцы – не британцы, которые свято следуют правилу: джентльмен – хозяин своего слова. Захотел – дал, захотел – взял обратно. Но дело в том, что японцы, как и многие другие восточные народы, во многих отношениях подобны ортодоксальным евреям. Они считают людьми только своих соплеменников, и потому слово, данное чужеземцу, сдерживающим фактором для них не является. Те, кто долгое время общался с ними, привыкли это учитывать, и оставленный на хозяйстве кондуктор Сазонов, однажды уже прошедший эту войну, горевший и тонувший, по поводу капитанского слова не обольщался. Как следствие, ночью посты были усилены, и приближение японцев обнаружили заблаговременно. Сюда не попадал ветер, и потому даже легкий плеск воды разносился далеко. Плюс там, где весла взбаламучивали воду, она вспыхивала неярким светом потревоженных микроорганизмов. Совсем несильно, это все же не южные моря, однако когда ждешь и смотришь, то разглядишь.
Японцам дали подняться на палубу, ничем не выдав, что заметили чужое присутствие. Их капитан, очевидно, решил, что от русских серьезного сопротивления ждать не приходится, и, вооружившись, подобно своим матросам, коротким широким ножом и увесистой дубиной, возглавил штурм. Пока Костин, левой рукой подняв незадачливого капитана над палубой, выколачивал из него это пагубное заблуждение рукоятью трофейного револьвера, его товарищи осветили японцев прожекторами и взяли на прицел. Те попытались было дернуться и, как оказалось, зря. Не стоит злить русских, особенно когда они усталые и невыспавшиеся. В результате, когда стрельба прекратилась, японцев осталось в живых трое, включая капитана. Ожидать угрозы от двух инвалидов и одного контуженого уже не приходилось, так что и проблема была решена, и грех на душу не взяли – все же они только защищались, и, соответственно, были в своем праве.
Словом, призовая команда решала сваленные на нее по неопытности молодым командиром проблемы. Надо отдать морякам должное, матом они Севастьяненко не крыли – мичмана в экипаже уважали, и неизбежные для молодости ошибки сходили ему с рук. Впрочем, ошибок этих с каждым днем становилось все меньше и меньше. А оставшееся время пребывания на острове и вовсе запомнилось морякам как хороший отдых с дополнительным пайком – мало того что в трюмах корабля еды было навалом, так еще и рыбалка здесь оказалась шикарной. Ну и на берегу было чем поживиться, крупного зверья, правда, не обнаружилось, но весьма приличных на вкус птиц оказалось предостаточно. Не зря же и спустя много лет майор по адмиралтейству Сазонов, поглаживая привезенного из тех самых мест попугая, вспоминал стоянку на острове как самый приятный эпизод войны…
А «Стерегущий» тем временем рассекал острым носом волну и стремился к цели… вновь отклонившись от генерального курса. Его командир, чуть подумав, решил реализовать идею, пришедшую на ум одному из казаков. На миноносце их первоначально было шестеро, на случай, если придется кого-то брать на абордаж, и один раз лихие наездники, переквалифицировавшиеся в пиратов, уже пригодились. Сейчас четверо загорали вместе с трофейным кораблем, а двое остались на миноносце. И вот один из них, улучив момент, подошел к командиру и изложил свою задумку.
Нельзя сказать, что мичман был от нее в восторге, уж больно она шла вразрез с культивировавшимися среди российского офицерства понятиями о чести и достоинстве. И тем не менее он был молод, а молодости свойственно искать новое и ломать стереотипы. К тому же он неплохо знал историю этой войны, его отец вернулся с нее без ноги, и мичману очень хотелось отомстить. А еще он, поднявшись на капитанский мостик, стал видеть куда дальше людей пусть старших и более опытных, но и при этом находящихся в подчиненном положении и менее самостоятельных. Больший кругозор требует и иной работы мозгов, умения анализировать… Севастьяненко понимал, что, если не удастся удержать Порт-Артур, все их предприятие станет пускай и небезнадежным, но очень сложным. И еще он помнил, как пала крепость. Именно поэтому он думал. Очень долго раздумывал, хотя служба на миноносцах учит принимать решения мгновенно. И все же мичман принял решение, делающее его военным преступником, но дающее крепости лишний шанс продержаться.
Прикрываясь темнотой, самым малым ходом «Стерегущий» прошел мимо японских дозоров. В принципе это было не столь уж и сложно – здесь, на приличном удалении от крепости, вражеский заслон оказался тонок, как нитка. Может, вражеских кораблей здесь и вовсе не было – силы японцев далеко не
