собирался. Да я и не ожидала от него другого. Вот только, несмотря на желание найти и вернуть Таша, от мысли, что Йен продолжит ворошить место, где водятся всякие чудища, становилось тошно. И никакое успокоительное не помогало. Ведь он мой единственный друг в этом мире, единственный близкий лэф теперь, после пропажи Таша.
С другой стороны, такая уж у нордов судьба быть наемниками, охотниками, добытчиками этих чертовых кристаллов, которые ценятся в Лэфандрии подобно нашим алмазам. Переживать за них то же самое, что переживать за земных мужчин, выбравших военную карьеру. К этому привыкаешь, с этим живешь, но… все равно беспокоишься и каждый раз ждешь своего мужа, отца, брата из очередного похода или с затянувшегося дежурства. Так и с мечеными. Это их мир, их жизнь, их дом и их форма заработка. Значит, придется привыкать.
Вернулся Йен уже поздно ночью. В чистой рубашке, сухих штанах и мягких домашних туфлях. Отпустил заметно повеселевшую Янину к мужу и, сев в кресло, посоветовал мне ложиться спать. Я была так вымотана и расстроена, что с благодарностью приняла его предложение. Раздеваться не стала, лишь расстегнула часть верхних пуговиц, чтобы ослабить лиф платья, да так и завалилась в одежде поверх покрывала.
Однако «медведя» это не очень-то устроило. Пришлось, неуклюже ворочаясь, вытягивать из-под себя одеяло и демонстративно в него кутаться, чтобы строгий рыжий дядя перестал наконец хмурится. Сам же Йен, погасив все свечи, зажег Лааша и, шепотом попросив его не трепаться, дабы не мешать мне отдыхать, принялся листать какую-то книгу. Библиотека в Стортхэме была хорошая, и я по-прежнему надеялась, что у меня будет шанс познакомиться с ней поближе. Под тихий шелест страниц и не менее тихое хмыканье мужчины, раздававшееся иногда, меня и сморило.
Когда встала, не знаю. Но сильно подозреваю, что ближе к полудню. Все-таки доза отвара, призванного успокоить нервы, была вчера неслабой, да и легла я далеко за полночь. Сменив изрядно помятое платье на одно из тех, что привез мне портной в монастырь, я тщательно расчесала волосы и хотела было заколоть их перламутровым цветком, но передумала.
От взгляда на подарок Таша на сердце становилось тяжко. А в голове с новой силой начинали ворочаться тревожные мысли. Жив мой жених или мертв – неизвестно. Но я-то пока точно жива, и хотелось бы таковой оставаться и дальше. Вот только на каких птичьих правах я теперь буду жить в общине – непонятно. Хоть Йен вчера и говорил, что все утрясется, мне по-прежнему было страшно. А еще, судя по заунывному урчанию желудка, я проголодалась!
Заправив волосы за острые ушки, я отправилась обивать пороги Энии. Но не успела дойти до первой лестницы, как была остановлена парой молодых нордов. Причем остановлена не окриком, не предложением поговорить, а наглой плечистой тушей, перегородившей мне дорогу. Попытка обойти этот шкаф с антресолями успехом не увенчалась. Меня просто взяли под мышки, как тряпичную куклу, и отнесли в небольшой тупик, где находилась каменная скамья и один-единственный факел над ней. Но сесть мне никто не предложил. Вместо этого, подавив мою вялую попытку сопротивления, меченый молокосос прижал меня собственным телом к холодной стене и зашептал в ухо:
– Не дрыгайся, детка, и не ори. Все равно тебя никто не услышит. Все заняты, поняла?
Он чуть отстранился, глядя на меня. Пришлось кивнуть.
– Заняты поисками твоего жениха, между прочим, шлюха, – не сказал, а скорее выплюнул эту фразу второй норд. Он оперся о стену плечом, полностью загородив своей массивной фигурой меня от тех, кто мог спускаться по лестнице. Стало не просто страшно, а очень-очень страшно. Что им стоит свернуть мне по-тихому шею и, посадив труп на скамью, сказать потом, что так оно и было? – Ты, мерзкая тень своего кретина папаш-ш-ши, – продолжал наезжать парень. Он был почти такой же рыжеволосый, как и Йен, но без седины и с длинной косой. – Лучше бы ты и дальше ходила за ним и повторяла, как попугай, что все мы – уроды. Так нет же, шлюха! Тебе понадобилось просочиться сюда, чтобы гадить нам изнутри. Это ты подговорила придурка Таша пойти за кристаллом? Или просто намекнула, как тебе хочется красивую цацку, а наш романтичный идиот сам побежал? Хватит уже строить из себя невинность, шлюха! Признайся, спектакль с потерей памяти и твоим изнасилованием вы с папочкой вместе подстроили.
Он меня ненавидел. Открыто, откровенно, без капли сочувствия или сомнения. Этот парень испытывал отвращение и презрение как к прошлой Ильве Ирс, так и к нынешней, считая меня виновной в гибели одного из своих. Ну, конечно же! Ведь проклятый кристалл Таш пытался достать именно для невесты. И то, что он напился перед этим и пошел в опасное место с такими же юнцами, тоже, судя по всему, было моей виной.
– Я не… – попыталась вставить хоть слово в свое оправдание, но была резко оборвана.
– Заткнис-с-сь, шлюха, – прошипел беловолосый «шкаф», прижимавший меня к стене и, захватив на мгновение губами мочку с клеймом, демонстративно облизнулся. – Тебе никто право голоса не давал, вивьера.
– Но…
Следующий поцелуй достался губам. Жестокий, влажный… противный. Я отчаянно задергалась, пытаясь отбиться. Но это напоминало сражение со скалой. Твердое тело парня казалось непробиваемым камнем. А до уязвимых частей мне из такого положения было не дотянуться. Поцелуй не кончался, зато кончался воздух. В груди начал разгораться пожар, и я брыкалась уже не от брезгливости, а из желания выжить.
– А ну отпустили ее, сосунки! – Громкий мужской голос прозвучал как команда. И оба моих обидчика, резко отпрянув, вытянулись по струнке. Вот только испуга или раскаяния на их лицах не было. – Еще раз увижу что-нибудь подобное, – зло прищурившись, проговорил Керр-сай, – заставлю три дня подряд драить керсарню. Усвоили, детки? – выделив интонацией последнее слово, поинтересовался брюнет.
Оба норда кивнули, не проронив ни звука.
