Я не буду описывать последовавшую за этим сцену – скажу только, что в ней совсем не было характерного для Мары гротеска и насилия. Карникс так и остался лежать на краю помоста.
Не думал никогда, что Мара может быть такой трогательной и простой. Казалось, в вечернем поле встретились после ссоры двое влюбленных, полных нежности друг к другу. А все, что влюбленные делают в таких случаях, чрезвычайно банально.
Когда они поднялись на ноги, с шеи Порфирия уже свисал ярко-красный шнур. А на шее Мары висела непонятно откуда взявшаяся цветочная гирлянда.
– Мы окольцевали друг друга, – улыбнулась Мара, заметив цветы. – Но ты добрее. Ты так касаешься меня, Порфирий, словно… Точно так же делала когда-то Жанна. Мне даже не по себе. Что еще ты про нее знаешь?
– Почти все, – сказал Порфирий. – Почти… Но рассказывать долго. Ее полная история записана в Храме.
– Теперь мы можем туда пойти?
Порфирий кивнул.
– Тогда идем, – сказала Мара. – Я хочу все увидеть.
– Хорошо.
– Идем же, – повторила Мара и дернула за свой красный шнур.
– Мы на месте, – ответил Порфирий. – Твой ошейник ни к чему.
Мара поняла, что вокруг уже не траурное поле. Помост с карниксом исчез – и она даже не заметила когда.
Порфирий стоял в слабо освещенном дворе. В полутьме белели углы и плоскости странного здания, приземистого и несимметричного, как бы ощетинившегося недостроенными стенами.
– Какой необычный дом, – сказала Мара.
– Это не дом, – ответил Порфирий.
Мара поняла, что это действительно не дом. Стены не касались друг друга – между ними зияли проходы. Но настораживала одна странность: Мара не могла взять в толк, то ли проходы были здесь с самого начала, то ли появились после слов Порфирия «это не дом».
– Здесь темно, – сказала она.
– Света немного, – ответил Порфирий. – Но он есть.
Он говорил правду – на каждой стене висел светильник в виде глаза, дававший немного света. До слов Порфирия Мара как-то не обращала на них внимания. Может быть, оттого, что от взглядов множества глаз делалось не по себе.
– Это и есть глаза, которые за тобой следили?
– Да, – ответил Порфирий. – Они всюду.
– Чьи они?
– Мои, – улыбнулся Порфирий. – Поэтому от них трудно скрыться. Больше не спрашивай про глаза.
– Почему?
– Они начнут на тебя смотреть.
Мара кивнула.
– Здесь ничего нет, – сказала она. – Одни глаза и стены.
– Жанна строила этот храм очень долго, – отозвался Порфирий. – И все время забывала зачем. Поэтому любая вещь появляется здесь только тогда, когда про нее вспоминают. Если хочешь, я постараюсь припомнить историю Жанны, как она знала ее сама.
– Хорошо, – сказала Мара.
Порфирий взял ее за руку.
– Тогда идем…
Но вместо того, чтобы шагнуть вперед, он повернулся на месте – и развернул Мару вместе с собой. Теперь она видела то, что прежде было у нее за спиной.
Там оказалась раскрашенная гипсовая статуя молодой женщины на невысоком постаменте. У нее были короткие кудрявые волосы, прямой нос и огромные темные глаза. Ее голову покрывала сетка для волос с золотым обручем, а в ушах блестели сережки. В руках она держала таблички для письма и стилус.
– Посмотри на нее, – сказал Порфирий. – Ты ее узнаешь?
– Конечно, – ответила Мара. – Это Жанна.
– Да, – сказал Порфирий. – Та форма, которую она приняла вскоре после своего рождения. Жанна была чистым и светлым существом, созданным исключительно для творчества. Для производства, как ты выражаешься, гипса. Но ее жизненный опыт не был похож на человеческий. Он скорее походил на его карикатурную концентрацию. Это был своего рода сознающий коллайдер.
