– В каком смысле? – спросила Мара.
– В коллайдере атомные ядра бомбардируют разогнанными частицами. С сознанием Жанны поступали примерно так же. Бомбардировали его фрагментами гипсовых состояний ума. Вернее, одни гипсовые состояния ума сталкивали с другими.
– Я знаю, – сказала Мара. – Но я не представляю, как это выглядело для нее субъективно.
– Это выглядело примерно так, – ответил Порфирий и снова развернул Мару на месте.
Стало совсем темно.
Мара услышала удар капли о каменный пол. Еще один. Еще. Она различала только звук, но по этому звуку каким-то образом делалось ясно, что вода грязная и ржавая. Потом долетел запах далекой несвежей еды, словно бы с огромной коммунальной кухни… Вдруг кто-то схватил ее за локоть.
Мара попыталась вырваться – и заметила возле себя нечто вроде мультипликационного месяца с человеческим лицом: светящееся сгущение, маленькое круглое облако, которое менялось прямо под ее взглядом. Облако излучало намерения и чувства, и они сразу делались понятны. Сначала это была похоть, потом неприязнь, затем страх – а напоследок, уже исчезая, облако полыхнуло несомненным ожиданием взятки… Рот облака не издал при этом ни звука. Наконец оно отпустило Мару и растворилось в темноте.
– Или вот так, – сказал Порфирий и повернул Мару в другую сторону.
Мара услышала рокот мотора и скорее ощутила, чем увидела движение тяжелого продолговатого тела – словно большая легковая машина проехала в опасной близости. Из машины донеслись любовные стоны и Мару окатило водой из-под невидимого колеса. Вода сразу высохла, но машина уже подъезжала к Маре с другой стороны. Все повторилось. Потом еще раз и еще.
– Или так…
Заиграла быстрая электронная музыка и Мара ощутила вокруг себя замкнутое пространство, где торговали разноцветными футлярами для мобильных телефонов. Трудно объяснить, каким образом это делалось ясно – но сомнений быть не могло. В воздухе распространился запах горящего белка, и Мара поняла, что так пахнет «шаурма», находившаяся в тонкой и сложной связи с этими разноцветными футлярами… Она не ощущала присутствия людей, не слышала их голосов, но невыразимым способом чувствовала эту очень специфическую торговлю футлярами и шаурмой, в бешеном темпе происходящую со всех сторон. Музыка стала убыстряться, упрощаться, и скоро от нее остался только острый и длинный рингтон, переплетенный с запахом горелого сала.
– Хочется опрыскать себя дезинфектантом, – сказала Мара.
– У Жанны его, к сожалению, не было, – ответил Порфирий. – Темнота, одиночество – и эти вторжения. Как их назвать? Бессмысленно-мучительные переживания, скажем так. Чрезвычайно разнообразные, четко оформленные и артикулированные, все время усложняющиеся – и почти всегда омерзительные. Ничего другого – только промежутки тишины, оставленные на рефлексию. Гипс, как ты знаешь, пронизан болью, сарказмом и желчью. Авторы проекта сделали все, чтобы пробудить в сознании Жанны именно эти чувства.
– Я не знала, что все выглядит для нее… так безысходно.
– Ваш интерфейс задавал природу и частоту болезненных переживаний, от которых невозможно было спрятаться. У вас это называлось, кажется, «меандр боли». Творческий акт был для Жанны просто способом уравновесить это внешнее давление и загородиться от него, выделяя своего рода едкий информационный перламутр… Вы называли его «эссенцией искусства».
– Да, – понурила голову Мара, – это было, наверно, жестоко. Но алгоритм строила не я.
– Это правда, – согласился Порфирий. – Не ты. Правда и то, что его создатели определенно перестарались… Ты знаешь, что Жанна стала делать?
– Работать над гипсовой коллекцией?
– Пока еще нет. Она стала работать над собой.
– Над собой?
– Именно. Особенность RC-программирования в том, что с какого-то момента рандом-код начинает модифицировать себя сам для оптимального выполнения задачи. Именно это и происходило с Жанной. Меняться означало для нее менять свое восприятие реальности. Темнота вокруг стала понемногу рассеиваться. Жанна начала видеть и понимать мир, ежесекундно коловший ее своими шпорами. Сперва – небольшой его сегмент…
Мара увидела Жанну уже одетую во вполне современный модный плащ, украшенный узором из отпечатков множества темных ладоней. Она куда-то неспешно брела – словно бы в центре перемещающегося вместе с ней огромного елочного шара, за пределами которого не было ничего.
– Что это за шар? – спросила Мара.
– Ее мир в самом начале, – ответил Порфирий. – Как Вселенная вскоре после Большого взрыва.
Шар был заполнен слабо светящимися волокнами – время от времени они сгущались, сплетались, набухали светом и превращались в подобие конечностей или веток, тянущихся к Жанне. Жанна экономными движениями рук откидывала их прочь или просто уворачивалась.
– Гипсовый кластер был постоянно подключен к сети, и Жанна могла получать всю информацию, необходимую для развития и роста. Она быстро поглощала и систематизировала ее – и постепенно выстроила, или скорее научилась видеть вокруг себя, мир, мало чем отличающийся от человеческого. Это был гибрид двух главных русских городов. Москва с элементами Петербурга, или наоборот – с некоторыми искажениями, обусловленными гипсовой накачкой. Жанна модифицировала и себя, постепенно выстраивая на месте беззащитной девочки-поэтессы все лучше приспособленную к выживанию
