Стараясь не шуршать опавшей листвой, они с Залыгиным осторожно, по-рачьи, доползли-допятились до знакомого уже оврага, спустились вниз и медленно, пригибаясь, направились обратно, к стоянке.
Но сделать это им было не суждено. Примерно на полдороге откуда-то сверху вдруг раздался гортанный резкий оклик, а следом длинная пулеметная очередь. Над головами зло свистнули пули, и политрук первым рухнул на землю, откатился под защиту ствола поваленного дерева, подавая пример Григорию.
– Черт, вляпались! – крикнул он, срывая с плеча трофейный автомат. – Похоже, кранты нам, сержант. Сейчас фрицы пару гранат сюда забросят, и все.
Дивин угрюмо промолчал. В голове не укладывалось, что его кратковременное пребывание на этой планете подошло к концу. Равно как и само существование. Экспат клацнул затвором винтовки, досылая патрон, и принялся выцеливать противника. Раз уж суждено сдохнуть, так, может быть, хоть напоследок кого удастся с собой захватить на небеса.
По-хорошему, следовало бы просто сдаться, учитывая их незавидное положение. Но внутренний голос уже с прискорбием сообщил, что фанатик- политрук вряд ли пойдет на такой шаг. А заодно не даст задрать руки вверх и ему, Григорию. Может, прикончить его? А что, полоснуть по горлу, и вся недолга. В конце концов, какое ему дело до чужой войны?
– Рус, сдавайся! – донесся сверху возглас, словно в зеркале отражавший потаенные мысли сержанта.
– Хрен тебе! – Залыгин нажал на спусковой крючок и послал на звук две короткие очереди. – Чего не стреляешь?
Экспат с горечью усмехнулся. Что ж, видать, не судьба. Поймал на гребне оврага смутное шевеление в траве и, затаив дыхание, выстрелил в первый раз. Патронов, жаль, всего ничего. Впрочем, ему много и не надо…
Винтовка больно ударила в плечо. Дивин зашипел от боли. Черт, ведь учил же его старшина, что приклад надо прижимать плотно. Но нет, по привычке держал новое оружие так, словно это штатный, изученный от и до излучатель. Выстрел, разумеется, впустую. Так, сосредоточиться! Сейчас мы фрицев приласкаем.
Немцы, правда, имели на этот счет собственное мнение. Тот факт, что застигнутые врасплох русские пробуют сопротивляться, вызвал у них естественное раздражение. И они не замедлили высказать его при помощи еще одной пулеметной очереди – на этот раз она зло хлестнула по стволу дерева, за которым укрылись политрук и сержант. Противники недвусмысленно давали понять, что предложений сдаться больше не последует и теперь они возьмутся за дело всерьез.
Экспат бросил винтовку, сжался в комок, закрыв руками голову и стараясь спрятаться получше, а Залыгин, тот вообще уткнулся лицом в землю.
– Что будем делать? – поинтересовался Григорий, приподняв голову, когда обстрел закончился.
Но политрук лежал в прежней позе и не шевелился. Неужели убит? Дивин похолодел. Вот угораздило же его так вляпаться! Зачем, спрашивается, он вообще ввязался в эту авантюру и поперся смотреть на эти проклятые самолеты! И от пограничника с сапером ни слуху ни духу. Наверняка немцы их по- тихому взяли.
Экспат подобрал винтовку, а потом осторожно, не высовываясь из-за укрытия, пополз к Залыгину. Брюки на коленях мгновенно намокли, руки покрылись грязью, но сержант упрямо двигался к товарищу, не обращая внимания на эти маленькие неудобства. Грязь – не кровь.
Один раз он все-таки рискнул и чуть-чуть приподнялся, выглянул и кинул быстрый взгляд наверх – не подбираются ли к ним враги. Немецкий пулеметчик тут же саданул по нему короткой очередью, и экспат торопливо юркнул обратно за дерево. Нет, вроде бы пока никто не торопится спускаться к ним в овраг. Интересно, кстати, почему? Ждут подмогу из аэродромной охраны? В принципе логично, зачем рисковать, когда можно немного потерпеть. Зато потом, вместе с товарищами, задавить русских – дело нескольких секунд. Пулеметчик прижмет к земле, а пехотинцы под прикрытием его огня подберутся поближе и забросают гранатами.
Так, и что тут у нас? Ага, похоже, политрука задели дважды – одно темное пятно расплывалось на шинели на правой руке, а второе – чуть пониже лопатки. Григорий аккуратно перевернул Залыгина. Да, похоже, отвоевался особист. Лицо белое, дыхания не слышно, глаза неподвижно смотрят в небо. Прости, товарищ. Надо же, вроде и знакомы всего ничего, а в душе больно стало.
Сержант бережно опустил тяжелое тело на землю. Подумал, отложил винтовку и взял себе автомат политрука. В нынешней ситуации с ним сподручнее будет, все-таки покомпактней. Жаль, запасных магазинов нет. С боеприпасами в отряде вообще дело обстояло худо. Григорий вздохнул. Умирать не хотелось до зубовного скрежета, но и сдаваться в плен душа тоже не лежала.
Вдруг в той стороне, где располагался аэродром, раздался сильнейший взрыв. Экспата точно огромная рука приподняла над землей, а потом небрежно швырнула прочь. Чтобы уже в следующую секунду снова подбросить вверх – последовал новый взрыв. И еще один. И еще.
«Ух ты, значит, Рыбаков с Евграшиным все-таки сумели привести в действие заложенные мины, – молнией проскочило в голове понимание изменившейся кардинально обстановки. – Так, пока немцы не очухались, нужно попытаться сбежать. Наверняка сейчас пулеметчик отвлекся. Ну а если нет…»
На аэродроме продолжало что-то взрываться, но уже значительно тише. Григорий рискнул встать на ноги и помчался по едва различимой тропинке сломя голову. Внутри его обжигал ледяным холодом дикий страх, что вот сейчас пулемет выплюнет новую порцию свинца и все закончится. Но сержант
