Менквы остановились, погудели, поднимая бревно на плечо, разбежались, с ходу ударили им в стену. Острог мелко вздрогнул, а бревно выскользнуло из рук людоедов, развернулось и грохнулось оземь, сминая зверолюдей.
– Еще минус пять, – тихо отметил число раненых Егоров. – Однако, все равно, умнеют язычники, умнеют. До тарана уже додумались, скоро и пользоваться научатся.
Осаждающие, порычав и подравшись, опять взялись за таран, теперь удерживая в руках, разбежались, ударили. Бревно опять выскользнуло, но теперь просто упало вниз, никого не зацепив. Однако зверолюди его подняли, разбежались, ударили. Уронили. Подняли, разбежались, ударили.
– Так потихоньку и утрамбуют, – кивнул Ганс Штраубе.
Всеобщее спокойствие передалось и юной шаманке. Митаюки даже перешла к тыльной стене, выглянула вниз. Там несколько корабельщиков, насверлив коловоротом дырок в досках и каркасе, теперь пытались привязать тесину к борту с помощью тонкого и гибкого соснового корня. Получалось плохо. Казаки давили, пыхтели и ругались, но доска упрямо не изгибалась.
А снаружи мерно доносилось: бум… бум… бум…
Потеряв интерес к таранщикам, атаман стал рассматривать в зрительную трубу берег, реку и горизонт. Что-то явно искал. А что – поди угадай.
Митаюки простояла на стене еще довольно долго, но в течении войны ничего не изменилось. Замерзнув на ветру, она махнула рукой и отправилась болтать с Тертятко, что с самого утра пыталась сшить торбасы из обрезка старой шкуры товлынга. Скроить сапожки у девушки более-менее получилось, но вот проколоть прочную кожу удавалось с трудом. И для нее это стало куда важнее случившейся вокруг острога битвы.
На следующий день зверолюди с утра опять попытались влезть на стену – но с прежним успехом. Потом стали колотить стену дубинками, а после полудня принялись ходить вокруг острога с тараном, колотя то тут, то там. Видимо, искали слабые места.
Казаки, оставив на стенах лишь дозорных, занялись во дворе ощипыванием на короткие, но толстые досочки заготовленных для очага чурбаков. Набрав пять-шесть досок, ровно их укладывали, прикрепляли поперек еще две, сшивали ремешками, приделывали рукоять. Получались большие деревянные щиты.
– Зачем они? – спросила мужа юная шаманка.
– Дубинки больно тяжелые, – ответил Серьга. – Саблей или топором не отбить. Нужно чем-то прочным прикрываться.
– Но ведь менквам внутрь не попасть! Они в наши стену хоть до новой зимы стучать могут!
– Стучат они зря, – поднял на нее глаза Матвей. – Да токмо никуда не уходят. Когда у нас кончится еда, нам останется только глупо умереть взаперти.
– Да? – Об этом юная шаманка, привыкшая сытно кушать дважды в день, как-то не подумала.
– Да, – согласно кивнул казак и прочнее затянул узлы.
Пока таран выискивал слабое место в стенах, не занятые стуком зверолюди просто бродили вокруг острога, поглядывая на караульных. Воля чародеев не позволяла им отвлекаться или удаляться далеко от крепости. Потихоньку в менквах пропала и злость, и желание драться. Или, точнее сир-тя устали поддерживать их в своих рабах. Зачем, если добраться до врага никак не получается? И тут…
Со стуком отворились ворота, из них вперед словно выпрыгнул жердяной помост, по нему наружу, с копьями наперевес и прикрываясь щитами, выскочили десять казаков и помчались вниз по насыпи, коля и рубя по дороге встреченных менквов.
Щит скользнул назад, ворота захлопнулись – а зверолюди, рыча, кинулись на неожиданных врагов.
Матвей бежал правым во втором ряду. Перемахнув мост, он тут же с вытянутой руки уколол одного людоеда, другого, третьего. Зверолюди смотрели на них тупо, словно огородные пугала, и если казаки не прорвались сразу, то только потому, что передовым копейщикам приходилось врагов не только убивать, но и расталкивать.
Внезапно все изменилось – стая взревела, кинулась, одновременно взмахнув дубинками. Серьга под этот взмах успел проколоть еще одного людоеда, под оружие другого подставил щит, уколол тушу за ним, ближнего ударил краем щита в оскаленную пасть, тут же спрятался за него от еще одной дубины, уколол… Копье застряло, и падающее тело он перепрыгнул уже с саблей в руках.
– Да сколько же вас, во имя святой Бригиты! – ругался впереди немец, прорубаясь через толпу. Тяжело дышал Семенко, витиевато ругался Иван Карчига.
Мало того что менквы были впереди, так они догоняли еще и сзади, и Матвею пришлось обернуться. Он подставил щит под удар дубины, проколол зверолюдине грудь, отскочил на шаг, подставил щит под дубину следующего, уколол. Подставил, уколол…
Рядом вскрикнул Карчига, у которого раскололся посередине щит, и попавшая в пролом дубина достала висок. Казак упал, и Матвею пришлось резко пригибаться, уворачиваясь от оружия, летящего уже ему в голову. Снизу он подсек запястье врага, откачнулся от другой дубины, уколол в ответ, подставил щит под третью…
Тресь! И вместо щита в руках осталась россыпь болтающихся на ремешках досок.
Выигрывая миг, Серьга метнул этот мусор в морду менква, вытянул из-за пояса топор, прикрылся от нового удара уже им, опять рубанул запястья, обратным движением перерезал оказавшуюся рядом морду, услышал еще один человеческий вскрик и взмолился:
