На небольшой, расчищенной от снега полянке неярко горел костер, как говорили казаки, шаял. Теплились красным уголья, пахло остатками вчерашней каши – ее-то с удовольствием и наяривал прямо из котелка сидевший у костерка Маюни в какой-то куцей, с бисером безрукавке из тонкой выделанной оленьей кожи. Сброшенная малица лежала тут же, рядом, где и бубен, и – в небольшом саадаке – меткий, со стрелами, лук. Новый. Старый-то остяк подарил Насте.
Ишь ты, тоже еще… покривил губы Иван. От горшка два вершка, а туда же – к девкам! С Настеной-то они спелись, правда так, как брат с сестрой. Что ж, пусть…
Присев к костру, атаман погладил шрам и протянул руки к шающим углям:
– Яким сказал, ты какие-то следы видал?
– Видал, да-а. Покажу, идем.
– Так ведь темень же! – усмехнулся Еремеев. – Что и увидим-то?
– Увидим. – Поднимаясь на ноги, подросток потянулся к малице, да, подумав, махнул рукой: тепло вроде.
И в самом деле – тепло, – спускаясь следом за парнем к реке, с удивлением отметил для себя Иван. Ну, не так, как летом… но, примерно, как в апреле. Это перед Рождеством-то! В Сибирской земле!
– Господи! – Оказавшись у неширокой речки, атаман не смог сдержать удивленного возгласа.
Еще бы! Речка-то оказалась без льда – чистая! Черная вода, выгибаясь излучиной, текла за крутой, густо поросший соснами холм, над рекою белесо светилось небо. И правда, не так уж и темно, не так уж…
– Ну, и где тут следы? – негромко поинтересовался Иван.
Маюни приложил палец к губам:
– Тсс! Менквы, словно зверь дикий, чуткие, а по реке звуки далеко идут, да-а. А следы, атаман, вот. Нюхай!
Пожав плечами, Иван принюхался… черт! И как сразу-то не почуял. Дерьмом шмонит так, что хоть нос затыкай!
– Тут, невдалеке, испражнялись менквы, – обстоятельно пояснил проводник. – Запах сильный идет. Недавно они здесь были, да-а.
– С чего ты взял, что это менквы?
– Больше некому. Людей здесь столь много нет. А звери… зверей мы б так не почуяли бы.
– Хорошо. – Подумав, атаман согласно кивнул. – Сейчас рассветет – глянем, что там за отхожее место.
Лучше бы не глядели!!!
Едва начало светать так, что уже можно было рассмотреть хоть что-то, Еремеев и Маюни осторожно зашагали на запах. Пробирались вдоль реки ивами, по-зимнему голыми, но Иван ничуть не удивился бы, если б вдруг увидел на них и листья. А вот почки-то набухли, ага! Сильная, сильная оттепель.
– Вон там, чуть повыше…
– Не свалиться бы невзначай… Ой!!!
Иван не удержался, поскользнулся на какой-то мерзости да кубарем скатился в заросший густыми кустами малины овраг, охнул, протянул руку… И к ужасу своему, уперся ладонью в обглоданное, с комками запекшейся крови тело! Конечно же, без головы… голова валялась рядом – тоже обглоданная и разбитая, видимо, гнусные людоеды доставали, высасывали мозг.
– Что же, они их – сырыми… Огня не ведают?
– Ведают. Только разжигать не умеют, да-а. В стойбищах своих специально огонь поддерживают, сухими сучьями кормят. А ежели вдруг погаснет – виновного тут же съедят.
– Какие милые человецы…
Ивана едва не вырвало – до чего стало мерзко от всей этой вони, от крови, от вида по-звериному растерзанных тел. Именно так – тел, их тут оказалось несколько… почти все казаки. Или даже – все.
– Афони среди сожранных нету, – уже позже, после детального осмотра, сообщил верный Яким. – Там в кафтанах все. Одни клочья, они, конечно, остались, а черного-то подрясника да сермяги нигде не видать.
– Ах, казаки, казаки… – Еремеев тряхнул головой: на виске сильно заныл шрам. – Уготовила вам судьба смерть лютую, жуткую… Ничего! – В светлых глазах атамана блеснула грозовая ярость. – Ничего! Нагоним людоедов, перебьем всех – этаку погань жалеть нечего! К тому ж… может, Афоне бежать удалося? Коли всех сожрали, а его – нет.
Рейдовых казаков – как гордо именовался отрядец – воодушевлять нужды не имелось, все прекрасно себе представляли, с кем связались, видели обглоданные тела друзей, в глазах воинов читалась суровая решимость убивать! Убивать всех людоедов, без сожаления.
В поход выступили тотчас же, как только погребли останки несчастных своих сотоварищей, с этим управились быстро и дальше шагали без остановок, не до привалов было, да и желание имелось лишь одно – догнать.
