Встрепенувшись, девчонка вскинула голову, ожгла взглядом, сначала недоумевающе, потом – почти сразу – зло:
– Чем это тебе родители мои покойные не угодили, а?!
– Да не в том дело, что не угодили… – сконфузился Иван. – И вообще не о них речь.
– Ты моих родителей языком своим не трогай, иначе… Не посмотрю, что атаман!
Разобиженная девушка скрылась в шатре, а Еремеев, помявшись, махнул рукой да вернулся обратно к костру, где и просидел почти до утра, а утром…
А утро выдалось славным!
От озера к бледно-голубому, едва тронутому полосками узких розоватых облаков небу поднимался прозрачный, сразу же таявший в лучах колдовского солнца туман, похожий на тот, что иногда бывает зимою, в погожий, с легким морозцем денек, светлый и не особо студеный. Над замшелыми, выглядывающими из воды камнями, над цветущими кувшинками и камышами, играя синими крыльями, летали стрекозы, рядом, ближе к зарослям малины и ежевики, беззаботно порхали разноцветные бабочки, жужжали пчелы, видать, где-то неподалеку, в дупле, было у них гнездо.
Пахло медвяным клевером, ежевикой и еще чем-то таким, пряным, от чего хотелось не просто вдыхать полной грудью сей густой, напоенный столь вкусными ароматами воздух, а ложками его хлебать, словно застывшую до холодца форелью ушицу.
Пора было собираться в путь, что все казаки и делали, да как-то вяловато, наверное, не очень-то хотелось расставаться с этим приглянувшимся местом. И все же – дорога звала, да и атаман подгонял, а пуще того – манил золотой идол.
– Господин атаман, – подбежала к Ивану рыженькая Авраама, – а можно мы выкупаемся? Мы быстро.
Еремеев уже собирался махнуть рукой, сказать, что, конечно же, можно, почему бы не выкупаться? Только вот надо побыстрее и…
И вдруг…
Вдруг показалось, что задрожала под ногами земля!
Что-то такое случилось, или…
– Ты тоже это чувствуешь, Авраама, или мне кажется?
– Что – кажется?
– Земля дрожит.
– Земля? Ах да… дрожит! Я это чувствую тоже! Ой…
Девушка вдруг побледнела, со страхом указывая куда-то за голову стоявшего спиной к лесу Ивана:
– Та-ам… та-ам… оно!
Оглянувшись, Еремеев сразу же углядел выползавших из леса ящеров, тупорылых, шипастых, приземистых! Не таких, конечно, огромных, как то чудовище, что жрало вершины кедров, но все же немаленьких, размерами, наверное, с три телеги, ежели их составить цугом, да еще по телеге сверху поместить! Чудовища не ревели, не мычали, вообще не издавали никаких звуков, а просто, упрямо опустив рогатые, прикрытые костяными нашлепками головы, шли прямо на струги. Шагали, мерно переставляя лапы и помахивая увенчанными квадратными шипами хвостами, перли неотвратимо, как смерть!
Ящерам преграждала дорогу россыпь камней, здоровенных замшелых валунов, в проходах меж которыми зияли пушки. Слава Господу, казаки еще не успели перетащить их обратно на струги!
Вскочив на один из валунов, атаман взмахнул саблей:
– Заряжай! Пищальники – укрыться и ждать команды!
– Есть, герр капитан!
– Слушаем, атамане!
– Господи… – забравшись на валун к Еремееву, размашисто перекрестился отец Амвросий. – Да ты только глянь. Тут их, похоже, сонмище!
– Яким! – Обернувшись, Иван подозвал оруженосца. – Живо трубу мне… и хитрую пищаль. Заряженную! Да, девок быстро на струги… и пусть отходят, на воде ждут.
Яким прищурился:
– А вдруг и там какая тварь, атамане?
– Там фальконеты есть, – отрывисто бросил атаман. – Насте скажи – она заряжать умеет. Да, скажи, пусть отойдут чуть в сторону, чтоб по ветру.
Кивнув, оруженосец ринулся исполнять приказ и вскоре вернулся, протянул своему господину подзорную трубу.
Иван всмотрелся:
– Мать моя… Да-а-а!
Чудовища шли ромбом или, лучше сказать, «свиньею». Впереди – приземистые, величиной с амбар, ящеры с тупыми рогатыми мордами и шипами, сразу за ними и по бокам – двуногие кровожадные бестии высотой с добрую колокольню, с огромными – с воз! – клыкастыми головами и смешными