и вовсе не обращал на девушку особого внимания — было некогда, да и привык. Но сейчас…
В новом платье, чистая, свежая, с густой косой, венцом уложенной вокруг головы, Владислава показалась ему необыкновенно хороша. Вся юность, чистота и свежесть, все, чего ему недоставало последние годы, словно соединились в ней одной. Лясота поймал себя на мысли, что таращится на девушку, открыв рот, словно впервые увидел. Да он и в самом деле никогда не видел ее
И сама Владислава остановилась, словно нарочно давая себя рассмотреть. Она увидела, каким огнем загорелся взгляд Петра, мужчины, с которым вместе она пережила столько приключений. Девушка ощутила его восхищение, как теплую волну, окутавшую ее сердце, и смущенно опустила глаза. Ах, если бы не эти условности! Воспитанный мужчина может расточать комплименты красоте девушки, но она сама не имеет права даже намекнуть мужчине, что для нее он лучше всех на свете.
— Вы здесь, Петр? — прозвучал ее голос.
— А где мне еще быть?
— Не знаю. — Она набралась смелости, подняла на него взгляд — и больше уже не смогла отвести. Боже мой, как он хорош! — В своей комнате, наверное.
— Я… — Он замялся, решив про себя, что, если она засмеется, значит, не судьба? — Я хотел найти трапезную… столовую или… ну…
— Забавно, я тоже. — Она улыбнулась. — Вас проводить?
— Да. — Он запоздало вспомнил, что княжна выросла в этом доме и знает его сверху донизу.
— Идемте.
Она кивнула, улыбнувшись, и Лясота побрел за нею, желая и отчаянно боясь коснуться ее руки. А надо ли это теперь? И почему она все время улыбается? Она что, не знает, что от улыбки у нее на щеках появляются ямочки, от которых можно сойти с ума?
Когда они вошли в столовую, там заканчивались приготовления к ужину. Суетилась нянька, хлопоча сама в отсутствие лакеев.
— Ох, барышня, вы стали такая красавица! Так выросли, так похорошели, — затараторила она, когда гости показались на пороге. — Как же я рада, что платье пришлось вам впору… Ох ты! Простите дуру старую! — Она всплеснула руками. — Не стоило при таком кавалере это говорить! Но я просто так рада вас видеть, барышня, что сама не знаю, что несу!
Лясота скривился. Нянька видела его насквозь и вряд ли говорила искренне.
— Уж не взыщи, ягодка, что угощение скромное. — Нянька потащила девушку к столу. — Батюшка-то твой и носа сюда не кажет, как вы с маменькой уехали. Без хозяйской руки тут в запустение все приходит, а мы живем просто, не до разносолов нам, Как говорится, щи да каша — пища наша. Но уж назавтра расстараемся!
— Ой, Матвевна, да мне все равно. — Владислава уселась и весело потерла руки. — Я такая голодная, что и щи готова съесть, только налейте. А вы, Петр?
Лясота даже вздрогнул, когда девушка опять посмотрела на него.
— И я… тоже.
Нянька сурово поджала губы, когда он занял свое место. Наверное, она ожидала, что этот неотесанный мужлан начнет есть руками и вытирать жирные пальцы о скатерть. Нет, изысканные манеры благородных господ он перед прислугой демонстрировать не станет, но и посмешищем себя не выставит.
— Хересу для аппетита не желаете ли?
«Проверяет, знаю ли я, что такое херес?» — Лясота подавил улыбку и покачал головой.
— Нет. А вот если бы наливочки, вишневой или смородиновой…
Нянька фыркнула, как рассерженная кошка, но за наливкой сходила.
Дождь за окном усиливался, и ужин заканчивали под неумолчный стук капель. Несколько раз вдалеке что-то глухо бухнуло. Ненастный сумрак заполнил комнаты, и в конце ужина в столовой зажгли свечи.
Разговор не клеился. Под бдительным оком старой няньки, которая решила не оставлять молодых людей наедине, Лясота не мог выдавить из себя ничего, кроме самых необходимых слов. Владислава тоже как в рот воды набрала. Ей ужасно не хотелось рассказывать о путешествии, а Матвевна, как назло, все задавала и задавала вопросы.
— Ну а маменька как? Здорова ли княгинюшка?
— Здорова.
— А живет она как?
— Хорошо.
— Скучает по вашему батюшке? — не сдавалась нянька.
