Иванна всматривается в ее лицо, будто только сейчас увидела.
– А если они правы? Если самые бредовые их подозрения – абсолютная правда? Прозрение. Блестящая догадка. И за всеми этими детскими играми стоит некое дитя патронажа с невероятными возможностями? Которое и дергает за веревочки целое человечество? Чтобы всё устроилось именно так? Как в конструкторе – берешь одну деталь, привинчиваешь к ней другую деталь, затем третью, и бац – новое человечество! Причем старое человечество уверено, что делает всё само, по собственному желанию.
Будет легче, Надежда встает на следующую ступень. Наверху всё будет иначе.
Иванна хватается за голову:
– Они все во мне, понимаешь? Все. Обрывки, следы, оплевки, мусор, испражнения. Сколько их – один, два, три… и каждый говорит, каждый думает, у каждого свои мыслишки. Их так много, что мне не хватает места. Они выталкивают меня, как кукушки.
Но самое страшное происходит с Надеждой. И только эта болтушка ничего не замечает.
Я слышу и не сразу понимаю почему:
«На территории Японии расположена высочайшая гора мира – Фудзи-сан, которая видна из любой точки страны – с самого северного севера и самого южного юга. Фудзи-сан еще и крупнейший действующий вулкан на планете, но поскольку извержения происходят на недосягаемой высоте, то японцы могут не опасаться стекающей по ее склонам лавы. Отсветы этого грозного события на закрывающих вершину облаках – величайшее по красоте зрелище на планете».
Сначала мне кажется, что опять включилось радио японских необыкновений, кручу головой, ищу и вижу. Еще более огромную. Еще более величественную. Грозную и грозовую. Пугающую. Ужасающую. Багровеющую.
Фудзи-сан.
Она там – за Дивными горами. Протяни руку и почувствуешь жар ее вершины. Покалывание на коже от грозовых разрядов. Холод в кончиках пальцев от касания ледников. Почти идеальный конус с криво срезанной вершиной, будто отсеченной саблей.
Фудзи-сан.
Величайшая вершина мира. Совсем другая, чем в мечтах.
Перевешиваюсь через перила. Плевать на опасность. Плевать на всё. Тычу пальцем и кричу:
– Смотри! Смотри! Фудзи-сан!
Матросы Колумба не кричали громче, увидев Америку.
Смеюсь и плачу. Плачу и смеюсь. Надежда выше. Смотрит. Мне даже чудится, что я вижу блики молний в ее глазах. Выдумка, конечно.
– Ты видишь? Видишь?
Да, Надежда улыбается, всё так и должно быть.
Когда она так улыбается, она почти… почти становится похожей на ту Надежду, которую я знала.
Извержение. Специально для нас. Вспышка. Дымные следы выбросов. Огромные куски лавы обрушиваются на белую пелену, и даже отсюда видно, как снег взрывается струями пара, поглощая раскаленную бомбу. Тучи сгущаются, стягиваются в плотную непроницаемую оболочку извивами молний. Кажется, больше ничего не увидим, но вершина сотрясается, оболочка рвется, и через косой край выплескивается тягучая багровая масса с темными прожилками. Воздух наполняется низким гулом. Изменяется запах. Полынь пропитывается чем-то, удушливым и пугающим.
Но мне не страшно. Ни капли. Стою и смотрю. Потому что главный страх стоит за моей спиной.
– Невозможно, – говорит Иванна.
Каждый виток стягивает горизонт. Башня веретеном наматывает на себя даль, делая ее всё ближе и ближе. Уже видны огни – яркие, разноцветные, они ручьями стекают к башне, собираются в лужицы, озерца, наполняют каждую впадину, а затем и вовсе начинают карабкаться вверх по пологим холмам. Сумерки расступаются.
Иванна беспокойно вертит головой. То смотрит вниз, перегнувшись через перила, то вверх. Витки сужаются, подавая сигнал – вершина близко.
– Удивительно… невероятно… невозможно… – назойливое бормотание. – Как такое может быть? Откуда?
Бьет себя по лбу. Щипает за мочки. Кусает пальцы.
Надежду ее поведение беспокоит. Она часто останавливается, ждет Иванну, гладит ее по спине. Иногда даже целует. В щеку. Я даже не ревную. Мне страшно смешно и жалко. Не в коня корм. Не в Иванну необыкновения. Раздражают только задержки. Это когда ей становится невмоготу, она садится на ступеньки и закрывает лицо ладонями.
– Знаешь, как я их называла? Наследники. Потому что они всегда оставляли за собой следы – будто ходили по чистому полу в грязных сапогах.
Кто о чем, а Иванна о себе. Сколько можно в жилетку плакаться?
– Сначала я не знала, что с ними делать. Забывать? Вытирать? Не обращать внимания? Хотелось бы. Отмыть и забыть. Но потом всё повторялось – в
