– Не надо платья, я уже его надела.
Жрецы меня окружили, заставили скинуть плащ и разуться, связали руки.
Снова опасались. Глупость. Куда я денусь? Но они этого не понимают, ждут подвоха.
– Прощайте! – крикнула я, понимая, что больше не увижу ни ректора Военно-морской академии, ни Рэма.
– Прощайте, Дарэ!
– Трин!
И все было почти так же, как в прошлый раз, и в то же время не так. Конвой, не спускающий с меня глаз, влажные мостовые, привычный запах моря, которым не надышишься, – это осталось. Другое – изменилось, исчезло. Да и я теперь другая.
Боюсь ли умирать? Да. Только дураки и ненормальные не хотят жить. Но этот страх пересиливает другой – Ал… Я думаю о нем, вспоминаю, и все остальное не имеет значения. Почему я не сказала раньше, что его люблю? Все переживала, боялась, мучила и себя и его, не зная, сколь беспощадно может быть время и боги. И лишь близость смерти заставила сделать невозможное. Сейчас мне легко. Несмотря на то, что ведут к проклятой скале для жертвоприношения, а руки связаны веревкой, я чувствую свободу. И знаю, что ее мне дала любовь к Алу. Вместе с этим ощущаю правильность происходящего. Никто не должен умирать из-за меня. Никто.
Я запрокинула голову, всматриваясь в небо.
Темные тучи висели низко, но я знала, что до рассвета осталось немного. Жрецы спешили, заставляли прибавить шаг. И ноги леденели от холодного камня, скользили. Несколько раз я едва не упала. Не дали. Теперь я – драгоценная добыча, которую нужно в целости и сохранности доставить к скале.
И едва она показалась – мрачная и черная, словно ночь, не мешкая развязали руки и приковали цепями к камню. Холодному и мокрому.
Сами в этот раз не ушли, остались.
Я прикрыла глаза, вдыхая запахи моря. Поговорить бы с ним напоследок, но браслеты с меня не сняли, а значит… оно не услышит. А я бы попросила… О малости? Пусть Алэрин знает, что я никого на свете не любила так, как его. Море бы рассказало.
Но этой мечте не суждено сбыться.
Очередной порыв ветра пробрал до костей, путая волосы.
Кто за мной придет сегодня? Рэм точно не будет проводить обряд, иначе ждал бы на Заброшенном острове. Да и имеет ли это значение?
Не хочу ни о чем думать. Только душу травить. Лучше последние мгновения свободы наслаждаться морем. Оно пенится, тащит на песок ежей и звезды. И может быть, тоже безжалостно в этом своем стремлении отправить часть себя на смерть.
Волна плеснула на скалу, заставляя дрожать от холода. И я увидела… женщину. В длинных, почти седых волосах сверкают паутиной нитки жемчуга, белое платье треплет ветер. И, пожалуй, ее можно было бы считать красивой – с тонкими и правильными чертами лица, стройной фигурой, но все портил злой взгляд. Глаза черные, как бездонные колодца, из которых давно ушла вода, а вместе с нею и жизнь. И горят огнем, заставляя испытывать ужас.
Кто она? Почему ее отправили за мной?
Все же Ал был прав, я любопытная… И страх, появившийся вместе с незнакомкой, отступает. Имя любимого человека согревает, ласкает душу. Я напомнила себе, зачем я здесь, и успокоилась.
Женщина усмехнулась, но опять как-то недобро. С меня слетели цепи, упали браслеты.
– Прошу!
Голос у нее низкий, глубокий. И чудится, что даже в этом простом слове звучит то ли издевка, то ли ненависть.
Волна взлетела к скале, замерла, и я послушно подошла. И едва оказалась в море, успокоилась. Оглядываться на Кардос не стала. Незачем.
Незнакомка держалась рядом, хотя я не помнила, как она скользнула на волну. Молчала, всматриваясь в темнеющее небо.
Остров, как и тогда, появился неожиданно. Небо над ним было светлым, солнце сияло. Тогда я не чувствовала этих чар, а сейчас невольно подставляла лицо под лучи, позволяя ногам тонуть в горячем песке, а пестрым бабочкам садиться на платье.
Я хотела высушить одежду, но вспомнила, что магия на острове ослабевает.
Мы пошли по знакомой тропе, добрались до полуразрушенного храма.
– Я буду проводить обряд одна, – сказала незнакомка, явно заметив, что я растеряна.
Хотя я сомневаюсь, что ей было до меня дело. Она не Алэрин.
И это ради него я сама прошла в центр, легла на камни.
Незнакомка усмехнулась, пугая до жути. Было в ней что-то неправильное, неестественное. Но что? Не понять. Да и зачем? Уже не важно.
В ее руках сверкнул острый нож, и, едва подействовала магия, не позволяющая мне двигаться, она полоснула им по моим запястьям.
Я закрыла глаза. Не хочу видеть, что она творит. И голос бы этот шелестящий, читающий нараспев заклинания, не слышать.
В этот раз не было шума, только боль. Острая и сильная. И я снова кусала губы, чтобы не кричать. И темнота, что настигла, не давала в нее провалиться. Мучила, впивалась в каждую клеточку, продлевая агонию.
О чем люди думают перед смертью, когда до заветной черты остается немного? Я не знаю. Мне просто было больно, и рассудок терялся. И когда в
