Ника замерла от неожиданности.
– Как ты меня назвал?
– Арсеника, – повторил Антон как ни в чем не бывало. – Красиво же. Тебе подходит.
Всю оставшуюся поездку оба хранили молчание.
– Я… Всю жизнь…
Очередная тарелка отправилась в свой недалекий и недолгий полет.
– …потратила на то, чтобы ее…
Блюдце. Звон разбитого стекла, только на полтона выше.
– …уберечь!
Целый аккорд. Несколько чашек, железная миска. На общем фоне вилки рассыпались почти беззвучно.
– А она взяла и одним днем все перечеркнула. Нравится? Довольна теперь?
Посуда в зоне досягаемости закончилась. Мама переводила дух.
– Это все из-за неживого, так?
– Мам, но ведь ничего не случилось, – в очередной раз повторила Ника. Собственно, эта фраза и составляла весь ее арсенал в заранее проигранной словесной дуэли. – Я – это по-прежнему я.
– Случится, – выдохнула Ангелина Власовна и вдруг тяжело опустилась на стул. Обмахнулась полотенцем, прижала руку к сердцу. – Форточку открой. Воздуха не хватает…
– Я сейчас! – Ника взобралась коленями на подоконник, выдернула верхнюю створку, спрыгнула на пол. – Может быть, таблетки? Скажи какие, я принесу!
– Спасибо… Принесла… Уже… Что смогла…
Ника поняла, что дело плохо, когда мамина рука опустилась на столешницу и больше не шевельнулась.
Телефон. Собственный мобильник разрядился еще ночью. Мамин не найти. Городской давно отключен…
Кинулась к соседке. Забарабанила в дверь – что ж за дом-то, ничего не работает! Умрешь – никто и не заметит.
Любовь Петровна открыла сразу. Сейчас она снова была чудаковатой старушкой из соседней квартиры. Неизменный ярко-синий платок на голове, рассеянный взгляд водянистых глаз и дрожащие от болезни Паркинсона руки.
– Маме плохо!
Этих слов оказалось достаточно, чтобы соседкин Паркинсон… как рукой сняло. Любовь Петровна прошла в комнату, шаркая тапочками, сняла трубку с допотопного телефонного аппарата и вызвала «скорую». Вернулась в обнимку с какими-то склянками.
– Ну, а ты? – спросила, переступая порог. – Почему все еще здесь? Или передумала?
Ника непонимающе посмотрела ей в спину.
Вернулись в квартиру Бородиных. Любовь Петровна засуетилась вокруг Ангелины Власовны. Та сидела неподвижно, с сомкнутыми веками и идеально прямой осанкой. Дышала, казалось, ровно.
– Что это у вас тут за снаряды рвались, – ворчала соседка, внимательно глядя себе под ноги. Пол ровным слоем покрывали осколки того, что еще недавно было всей здешней посудой. – Беги, с мамкой все в порядке будет. Рано ей еще уходить. Не отпустим, – заключила Любовь Петровна и повторила уверенно и строго, как будто мама Ники пыталась вырваться и убежать: – Не отпустим. А ты беги, выручай своего Игни. Получится. Ты не такая, как он. Он со своим первым с рождения срощенный. А ты вон сколько от судьбы пряталась. Поэтому силы ваши со второй душой пока неравные. Ну да ничего, окрепнет, оклемается… Столько в земле пролежать – еще и не каждый выдюжит. Дождалась она тебя, видно, сильно жить хотела. Вот только на новое тело ей теперь надеяться не приходится. Профукала. Может, так оно и лучше… На изнанку-то она тебя протащит, а уж что там дальше – прости, не видала и врать не буду.
«Куда? Куда мне бежать?» – спросила бы Ника раньше. Но сейчас не стала.
Как и то, что с мамой не случится плохого, пока Наставник остается рядом.
Как и то, что Антон Князев дожидается внизу, чтобы попрощаться.
Как и то, что пришло время возвращать долги.
Антон действительно мялся под козырьком подъезда с сумкой на плече.
– Скажи мне еще раз, – сказала Ника вместо приветствия.
– Что именно? – Но уточнять не пришлось, сам догадался. – Арсеника?
– Красивое имя, – улыбнулась Ника. – И очень мне подходит… Идем, – прибавила, хватая его за руку.
– Подожди. Да подожди же… – Антон сопротивлялся, но не слишком энергично. Ее сил хватало на то, чтобы не выпускать его руку. – Ты какая-то
