вспомнила испуг от постороннего присутствия, вспомнила забранное решеткой окно и капающую воду. Вспомнила и поняла, кто это. Поняла, кого увижу, еще до того, как обернулась к шевельнувшемуся песку за спиной.
Кто проявлял интерес к игрушке Седого? Кто все время был рядом, незримый, но почти осязаемый? Чью силу призывал Вестник?
Песок собрался в кучу, в грубую тяжеловесную фигуру, в громадную статую, которую скульптор вырезал из скалы, да так и не закончил. Квадратная голова подпирала остатки ломаного потолка, ноги — грубо отесанные колонны, руки со сжатыми кулаками напоминали кувалды размером с автомобиль, глаза — куски тусклого кварца, рот — темный провал мусоропровода.
Я зажмурилась, а когда открыла глаза, этого собранного из песка монстра уже не было. Он двигался не просто быстро и бесшумно, он был мгновенным, как молния, как луч света, как рожденное в одночасье желание.
Изменяющийся отпустил уже занесенную для удара лапу и повалился на колени, утыкаясь выпуклым лбом в пол, из глотки вырвалось тоскливое подвывание.
Глаза недодушенного ведьмака вспыхнули, но не магией, а торжеством, он перестал беспорядочно дергаться, пытаясь стряхнуть со спины парня, зарычал и со всей силы припечатал того к угловатой стене штрека. Мартын сдавленно вскрикнул, но цепь не выпустил.
— Спасибо, — поблагодарил, глядя в пространство Вестник.
Трепещущий огонек фитиля на миг отразился в потемневших глазах Дениса. Круглый зрачок сменил форму, и теперь напоминал полевой цветок или пятиконечную звездочку с чуть скругленными краями.
И как тогда в глухой тьме я почувствовала сдвиг реальности. Не той что снаружи, а той, что внутри. Как он двигался, как уклонился от удара, как уверенно, без малейшей тени страха вел себя. Человек — тюремщик. А человек ли?
Я снова была слепой. Пусть и в другом смысле. Моя память, мои сны и даже мои страхи просто кричали о происходящей вокруг неправильности, но я не видела и не слышала их. Не слышала саму себя. Синеглазый сосед — конвоир, укоризненно смотрящий из мира снов после того, как он закрыл дверь камеры наяву. Я неспроста вспомнила того, кто ассоциируется у меня с тюрьмой, неловкостью и виной. А он позволил видеть желаемое. Он всегда был добр. Смертельная щедрость психарей. Их невозможная милость. Мы не видели в Желтой цитадели джина, хотя он совсем не прятался.
Громада песка открыла похожую на ковш экскаватора пасть и взревела.
— Приветствую, джараш, — звездчатые глаза налились насыщенным фиолетовым цветом ночного неба, а сам тюремщик съежился, рост стал меньше, лицо, наоборот, шире, морщины глубже, волосы короче и реже. Сельский мужичок в серой спецовке, случайно заглянувший на бал к чудовищам. Джин из Кощухино. Евгений. Тот, кто завел меня в пузырь безвременья, в насмешку очень сожалея об этом. Так же как сожалел, когда часом ранее вел на казнь. О да, сожаления много значат.
— Ты, — зашипела я, поднимаясь. — Ты…
Он услышал, разобрал тихое слово человека сквозь утробный, заставляющий вибрировать рев монстра. Поднял голову и смущенно улыбнулся. На его лицо снова легла чужая маска и тут же растаяла. Я больше не хотела обманываться.
Молоты рук песочного существа ударили по обе стороны джина. Пол отозвался гулом, песок взметнулся в воздух. Один кулак превратил коленопреклоненного Вестника в кровавое месиво из крови, внутренностей и костей. Часть скулы и половина глаза фарфорового лица Киу откатилась в сторону. Второй кулак прошел в сантиметре от лица исполнителя желаний и расколол пол. Трещины ажурными линиями разошлись в стороны. Цитадель вздрогнула.
Из глотки монстра снова вырвался рев, в котором смешались боль и ненависть. Я зажала уши, изменяющийся сделал то же самое, не переставая скулить, кадык охранника ходил по горлу ходуном. Мартын выпустил оставившую на ладони кровавые вмятины цепь и сполз на пол. Ведьмак повалился вперед, припал на руки, жадно вдыхая воздух и мотая башкой.
Джин все так же неловко улыбался.
Создание закрыло рот, вой оборвался. Сланцевые глаза наткнулись на покачивающийся фарфор лица, и песок с гротескной фигуры стал осыпаться. Сначала тонкими струйками, потом целыми оседающими на пол пластами. Все лишнее слетело с песочной фигуры, как шелуха с лука, открывая взглядам лишь то, что на самом деле важно.
Обычного мужчину, пусть и сделанного из песка. Больше всего он напоминал начавшуюся разрушаться статую какого-нибудь писателя и политического лидера в костюме, галстуке и ботинках. Короткие волосы навсегда застыли на крупной голове. Он смотрел на мир глухими непроницаемыми глазницами гипсовых бюстов, что стояли у нас в школе. Рот выдавался вперед, словно он каждую секунду порывался что-то сказать, но сдерживал себя.
Мужчина склонился и поднял кусочек фарфорового лица. И то, с какой осторожностью он это сделал, сказало о его чувствах лучше слов.
— Вы добились моего внимания, — тихим голосом проговорил живой памятник. — Да помогут вам Низшие.
В воздух взвились тонкие струйки песка, подобно гибким прутикам, напомнив мне о выскакивающих из земли мутных кольях иллюзорного Юкова. Только эти застыли не сразу, а после того, как лентами обвились вокруг щиколоток, захватив мои ноги в стеклянный неподвижный плен. Упавших охранников окольцевало поперек туловища и еще сильнее прижало к земле. Сидящего Мартына приковало наискось к стене, словно ремнем безопасности.
