Мы вошли в просторный, сияющий золотом холл, где нам с Андреем тут же захотелось выйти на улицу… Там такая красота! Сани, волки, ледяной дворец и… мои шарики.
— До начала еще полчаса, Ир! Они сейчас будут раскланиваться, пить шампанское и рассматривать друг друга. Фасоны там, драгоценности. Пошли!
И мы с мужем удрали на улицу.
Все гости уже прибыли, включая императорскую чету. Их сани, украшенные золотыми кистями и ярко-голубым бархатом, уже отгоняли.
— Ирочка!
— Мария Ивановна!
— Рад вас видеть, ваше сиятельство, мое почтение!
— Серафим Валерианович!
Мы с мужем тепло поздоровались с нашими добрыми знакомыми.
Почти все упряжки уже отогнали, и только один человек стоял в окружении девяти белоснежных волчиц.
— Какие красавицы! — Муж улыбнулся молодому цыгану. Почти все возницы были цыганами: в Поморье волчий питомник — их основной промысел.
Я стояла и любовалась волками.
— Представляю, какую цену они заломили Снегову! Поверь мне — не маленькую, — шепнул мне муж, обнимая за талию. Я улыбнулась.
— Так это ж лучшие! Артисты! — просиял цыган.
Вдруг животные засуетились, заскулили, завыли громко, в голос.
— Ирочка, мы пойдем, — засуетилась Мария Ивановна, взяла под руку Серафима Валериановича, и пожилая пара удалилась. Да так поспешно — впору молодым…
— Тихо! Тихо, сказал! — Цыган смущенно развел руками. — Не знаю, что с ними! Никогда так себя не вели…
— Больдо! Больдо! Заводи! Заводи, пора! — крикнули с черного хода.
— Простите, ваше сиятельство…
— Все в порядке. Нам с Ириной Алексеевной тоже пора.
И муж с цыганом обменялись каким-то особым рукопожатием, толкнув друг друга плечом.
— Что это было? — шепотом спросила я, когда мы уже усаживались в императорской ложе.
— Потом расскажу, — подмигнул муж.
Я хотела сказать, как же я его люблю, но… не успела. Вдруг все исчезло — гости, Мария Алексеевна в темно-изумрудном бархатном платье, которое ей шло невероятно и, как всегда, идеально подходило для того, чтобы посетить премьеру. Мария Ивановна в партере рядом с Серафимом Валериановичем. На обитом пурпурным бархатом стуле за старушкой лежала ее неизменная белая шуба. Все это погрузилось во тьму, но лишь на мгновение.
Это первый балет в моей жизни, который я смотрела, не отрываясь даже на то, чтобы вытереть слезы. Я плакала, чувствуя пронизывающий холод снежной бури, в которую попал отважный Рэй. Плакала, чувствуя боль изогнутой спины Ари. Я старалась не дышать, когда балерина, лежавшая на спинах тех самых волчиц, что выли в голос у здания театра, стала медленно подниматься. Волчицы не двигались, а героиня порхала, словно снежинка. Легкая, грациозная, удивительная. И только красные линии боли по всему ее телу не давали насладиться в полной мере той красотой, которую она дарила сейчас всем нам.
Я наконец отвлеклась и огляделась. Княгиня Снегова хмурилась. Понятно почему. Состояние балерины становилось критическим, но это никак не отразилось на ее выступлении… Да, я — целительница. Прежде всего. И не поклонница балета. Отнюдь. Но вопреки всему, спустя несколько мгновений — забыла! Забыла о боли и снова пропала… Как… Как ей это удалось?! Я пропала в снежной буре, чувствуя горький привкус густого зелья колдуньи на своих губах, я любила, любила Рэя всем сердцем! Тихонько, стараясь, чтоб никто не увидел, взяла за руку мужа. Нам словно рассказывали историю нашей собственной любви. И музыка. Удивительная музыка! Наверное, это какие-то старинные инструменты…
В полутьме было видно, что императрица с мужем тоже держатся за руки.
— Ты их видишь? — спрашивала она с волнением.
— Да…
Интересно, о чем это они?
Взгляд случайно упал на кресла в партере. Места пожилой пары были пусты — шуба Марии Ивановны так и осталась лежать на спинке кресла… Я было заволновалась, но то, что происходило на сцене, снова заставило забыть обо всем.
Спустя несколько минут сцена опустела. Лишь падал бутафорский снег, и медленно, не желая расставаться с героями и отпускать этот волшебный вечер, растворялись звуки старинной мелодии.
Зал взорвался аплодисментами. На сцену полетели огромные букеты белых роз, князь Снегов, вытирая слезы, орал:
