Морозова в отставку — и ставить вместо него генерала Макарова.
— А что делать с Соколовым? — вдруг спросил император.
— То же самое? Погиб, помогая?
— Нет. Он умер — и то, что он употреблял золотую пыльцу, наверняка откроется. Раскопают. Значит… Он предатель.
— А не ударит ли это по престижу императрицы?
— Надо согласовывать с управлением по связям с общественностью. Думаю, что они сделают это хорошо. А аристократам все-таки надо показать, что неподсудных нет.
Князь Радомиров только кивнул.
— Все. Иди домой. Отдыхай. Может, правда с Ириной поговоришь?
— Ваше величество!
— Как знаешь. Свободен.
Идею о том, чтобы пройтись по улицам Поморска, посмотреть на людей — и почувствовать себя живым, можно было отмести как неудачную. Журналисты его просто преследовали. Не наседали — справедливо полагая, что можно получить боевыми заклинаниями от охраны князя, но и не отступали. Материал-то был нужен. На очередном повороте родственник императора сдался. Остановился. Дождался, пока журналисты подойдут поближе.
— В следующий раз я вызову войска, — искренне предупредил он. — Пользуйтесь тем, что у меня нет сейчас настроения дергать занятых людей. Задавайте свои вопросы — и проваливайте! И вообще — его величество разговаривает с журналистами во дворце. Я-то вам зачем?
— Ваше сиятельство! Все, что говорила о ваших отношениях княгиня Радомирова, — это правда?
— Что же именно говорила моя супруга?
— Что-то о большой любви…
— Мне непонятна ваша ирония в голосе, — отрезал князь. — Не забывайтесь. Меня действительно спасла Ирина Алексеевна, которая, как вы знаете, является целительницей и оперирующим хирургом в Центральном Военном госпитале. Кстати говоря, я настоятельно советую вам ее не беспокоить. Помните о том, что она каждый день стоит у операционного стола, спасая чью-то жизнь.
— И все же, что вы можете сказать о ваших отношениях?
Вид замершего на мгновения Великого князя Радомирова, от которого понеслась волна дикого бешенства, заставил журналистов не только вздрогнуть от страха, но и еще бодрее задавать вопросы. А что? В репортеры всегда шли люди бесшабашные… Хотя все уже знали о том, что князь в припадке ярости спалил собственный дом. Но он же дал время вывести людей… Значит, себя он все же контролирует. Значит, можно задавать вопросы…
— Как вы относитесь к княгине? — выкрикнул кто-то совсем отчаянный.
— Я ее люблю, — тихо и как-то злобно рыкнул Радомиров.
— Тогда почему ваша жена сейчас не с вами?
Репортеры от радости, что беседуют с министром безопасности Поморья, Великим князем Радомировым, двоюродным братом императора, просто сходили с ума… Вероятно, еще и оттого, что он впервые отвечает на вопросы, а не приказывает им проваливать подальше и не мешаться.
— Думаю, мою жену оскорбило то, что я не смог ее оградить… уберечь, — спустя длительное время все же ответил князь. — Ведь замужество — это не только любовь, но и защита. А я… не смог…
Он до полуночи бродил по улицам, одними глазами задавая всему, что видел, один и тот же вопрос:
— Где она? Вы ее видели? Здорова? Простила? — Но светящиеся шары молчали, деревья не желали отвечать, небо и вовсе отвернулось. Оказывается, небо, такое огромное, такое красивое, — стоит лишь голову поднять, и — вот оно — все твое, может развернуться спиной, молчанием показывая, что оно еще не простило…
Почему-то мысль о том, что он окажется в доме, в котором нет Иры, доставляла физическую боль. Превратиться бы в призрака. Грустное, скитающееся привидение Поморья. Забыть обо всем и летать по заснеженным улицам столицы, пугая граждан Империи.
Когда князь совсем замерз, то перенесся в поместье на берегу моря. В Джанхот. Хоть чуть-чуть, но поближе к ней…
Дом встретил его растопленным камином, непонятным уютом. Не усаживаясь за накрытый почему-то на двоих стол, Великий князь Радомиров что-то проглотил. Стоя, почти не жуя. Прислушался. К дому. К себе. Что-то… Что-то было не так.
Внутри него не было той пустоты, которая в последнюю неделю сводила с ума. А еще… в доме пахло Ирой. Боясь себе поверить, уговаривая не сходить с ума, Андрей пошел наверх — сначала быстро, потом все замедляя и замедляя шаги — взяться жене тут, в поместье, было просто неоткуда.
Тихонько приоткрыл дверь в спальню — темно и тихо. Приказал зажечься свету — едва-едва, лишь чуть растопить черноту вокруг — и руки все-таки дрогнули.
В спальне никого не было. Ожидаемо.
Но надежда зубной болью дергала изнутри. Он заглянул в ванную комнату — улыбнулся, вспомнив, что как-то потерял Иру. Вышел, стал по очереди открывать все двери — с каждой пустой и темной комнатой хмурясь все больше и больше.
