— Ах, простите, леди!
На платье расплылось бесформенное пятно из воска, горничная держала в руках наклоненную свечу.
— Я хотела поближе рассмотреть деталь у подола, показалось, нитка распоролась…
Изобразив, что сержусь, я отчитала горничную, приказала выйти прочь и сделала вид, что бросаюсь на кровать, чтобы нарыдаться вволю.
На самом деле, даже с моими элементарными знаниями алхимии вывести воск с ткани — раз плюнуть. Чем я и занялась, как только услышала, как захлопнулась дверь и послышались удаляющиеся шаги. Вроде отделалась малым уроном, по крайней мере, подосланной горничной не удалось нанести ущерба, который невозможно исправить.
Я вышла в коридор, стараясь ступать тихо и незаметно, подошла к двери, откуда слышались гневные крики и ругань.
Леди Уиндхем отчитывала нерадивую прислугу, красную как рак. Та металась вокруг разъяренной женщины, еле успевая за потоком придирок. Увидев меня, леди Уиндхем на мгновение потеряла дар речи, а затем гневно приказала раздеть меня и все начать заново.
— И как можно скорее, — сорвалась она чуть ли не на визг. — Мы опаздываем!
Спустя двадцать минут я стояла перед зеркалом в идеально выглаженном платье (надо сказать, я со своей стороны помогла работе горничной с помощью алхимии), в корсете, затянутом столь туго, что дышала я мелко и часто, зато осиной талии могла позавидовать любая красавица, а грудь красиво вздымалась при каждом вздохе.
Замотанная горничная чуть ли не в обмороке опустилась на пол, не понимая, на каком она свете, а я повернулась к леди Уиндхем и попросила ее помощи с последней деталью туалета.
Вчера ночью Мэй удалось заскочить ко мне на пару минут. Мы обнялись, а потом, при свете звезд, сидя на подоконнике, я призналась ей в том, что узнала от госпожи Веллсбери.
— Значит, я все-таки белошвейка, — зачарованно прошептала она. — Как я мечтала об этом! И мои работы ценятся?
— На вес золота! — заверила я Мэй. А через мгновение, смутившись, спросила: — Ты хотела бы вернуться в мастерскую?
— Нет, — отрезала она. — Я боюсь, Лисабель. Меня мучают кошмары, я просыпаюсь по ночам от вида крови и адской боли в голове. Не помню, кто это сделал, но страх… Страх настигает меня внезапно, как укус змеи, парализует и не дает дышать. Нет, я не готова вернуться.
— Мэй, ты можешь оставаться тут сколько захочешь. Я сделаю все, чтобы тебе было хорошо.
Она благодарно и грустно улыбнулась, сжала мою ладонь и долго смотрела на звездное небо.
— Лисабель, мне кажется, я вспомнила нечто важное. Хочу тебе показать.
Мэй проворно соскочила с подоконника, бесшумно выскользнула из комнаты и вернулась с широкой плоской шкатулкой.
— Я хочу подарить это тебе, Лисабель. Помнишь, ты передала для меня два фунта еще до отъезда из дворца, благодаря им я смогла купить нити и бисер для кружева.
Щеки залила краска. Я вспомнила, как просила у принца Энтони деньги для подруги. Он безмолвно достал из кошелька ровно ту сумму, которую я огласила, но в его взгляде промелькнуло нечто, после чего мне захотелось зарыться в землю от стыда. Через два дня я сбежала от него с Бестерном в том числе и потому, что зареклась что-либо просить. Кстати, принц мне дал тогда пять фунтов. Не все они дошли до Мэй, кто-то по дороге остался в крупном выигрыше. Что ж, этого стоило ожидать.
Мэй с благоговением открыла крышку шкатулки. На шелковой подкладке лежало черное кружево, расшитое россыпью синих и лиловых бусин. До сих пор я видела такую красоту только в журналах мод, представлявших работы «от кутюр» на тоненьких моделях.
Трогать воздушные нити было боязно, я еле дышала, рассматривая красоту.
— Точно такой же был рисунок моей последней работы, — твердо сказала Мэй. — На старом месте. Я отлично помню, как заканчивала ее, когда со мной случилось это.
Тонкие пальцы коснулись страшного шрама через глазницу.
— Я думала, что, если воссоздам то же кружево, ко мне вернется память, но этого не произошло. Лисабель, я дарю его тебе. Это моя лучшая работа. Пусть она принесет тебе удачу.
Леди Уиндхем помогла мне отпороть оборки на плечах лилового платья. Я специально проверила перед отъездом, что их можно снять, оставив плотно прилегающий лиф. Достала из шкатулки черное кружево работы Мэй и, рассмотрев на свету люстры, одобрительно кивнула. Бисер переливался лиловыми и синими всполохами, как звезды на бархате ночи. Леди Уиндхем помогла мне просунуть руки в прозрачные рукава и застегнула на спине крохотные пуговки из черного жемчуга.
И раньше красивое платье теперь смотрелось по-королевски. Паутинка черного кружева прикрывала руки и спину, плотно прилегала к талии, оставляя на виду глубокий вырез.
— Неплохо, — процедила леди Уиндхем.
В ее устах слово прозвучало величайшим комплиментом.
