от Хатина Кодонака отвернется хотя бы один из его сторонников. А Золотой Корпус ни за что не примет другого Командующего. Водовороты и водопады или бушующее море… Но его прадед, пират, говорят, ходил в бурю от острова Парта до острова Коготь, а там дюжины мелких островов, мели и рифы на каждой миле. Может, и умение деда лавировать тоже унаследовал Гани Наэль.
Хатин Кодонак хмурился, поглядывал на Вирда и озадаченно постукивал по носу на протяжении всего рассказа. Когда Гани повествовал о том, как Вирд дрался с Хартом, а потом отбил атаку арайцев, Кодонак недоверчиво склонил голову и еще больше нахмурился.
– Расскажи мне, что ты почувствовал, когда взял в руки меч? – спросил Кодонак, оборачиваясь к Вирду, когда Гани Наэль поведал ему все, что знал сам.
– Вначале ничего, – ответил юноша, – а потом я услышал… его голос.
Кодонак одобрительно кивнул.
– Меч стал требовать крови. В первый раз я воткнул его в землю и отпустил и только тогда перестал его слышать. А меч Дилоса я заставил замолчать.
Кодонак недоверчиво хмыкнул:
– Заставил замолчать меч? Кому ж это под силу? Музыкант, Мастер Оружия, Целитель, Мастер Перемещений, Укротитель эффов. – Кодонак загибал пальцы. – Видишь сны? Пророк? Чего ты не умеешь? Летать?
Гани и Хатин оба усмехнулись, а Вирд, похоже, скрежетал зубами.
– Что еще ты можешь? Как ты определил, что эффы убивают только Одаренных? – уже серьезно спросил Кодонак.
– Я видел потоки Силы внутри. Вот у вас алый огонь… бушует и течет по жилам, когда вы призываете его… Я думал, что все Одаренные видят Дар внутри других.
Лицо Кодонака при этом описать можно было лишь одним словом – удивление. Хотя нет – тремя словами: очень сильное удивление.
– Мастера Видящие могут это, больше никто, – ответил он. – Мастер Ректор Академии Силы относится к ним, он узнаёт, какой Дар у студента.
Кодонак вытянул из-за пазухи маленький огонек, он держал его нежно и осторожно, словно цветок. Огонек сиял в ладони, и от него исходило тепло, но не жар. Подобные умели делать Мастера Огней, но, насколько знал Гани, последний из них умер полвека назад, хотя многие негаснущие светильники, созданные ими, сохранились и были почти в каждом Здании Правления городов Тарии. Такие штуки полностью освещали Здание Совета, Дворец Огней и Академию Силы, были они также в Пятилистнике да и почти у каждого Мастера Силы в доме. Тарийского пламени, что использовался для отопления и давал жар, а не свет, осталось намного меньше, такое пламя горело в камине Верховного и наверняка – в Здании Совета, но даже на Академию Силы его не хватило. Говорят, что создать его мог не каждый Мастер Огня, и это отнимало почти все силы создающего.
Этот огонек был теплым и ярко сиял, что отличало его и от светильников, не дававших никакого тепла, и от тарийского огня.
– Такой можешь сделать?.. – Кодонак еще не договорил, а Вирд уже держал на ладони точную копию огонька.
Госпожа Миче ахнула, и Кодонак посмотрел на нее так, как будто только сейчас вспомнил о ней.
– Мастер Путей! – Широкая улыбка впервые за весь вечер, не считая того истеричного смеха, появилась на длинноносом лице Кодонака.
Гани облегченно вздохнул. Его предположение о том, что Вирд – Мастер Путей, это не безумная идея, а правда, какой бы невероятной она ни казалась.
– Я уже почти перестал сожалеть об изгнании, – смеялся Кодонак, – что-то в последнее время мне везет на открытие редких талантов!
– Как оказался в рабстве? – вновь расспрашивает он Вирда.
– Я не помню. Меня, наверное, увезли в Ару спящим, после того как Советник Ках убил моего отца.
– ЧТО?! – вскричали в один голос Гани и Кодонак.
Глава 25
Песнь горного ветра
– Нехорошо как-то получилось с Мастером Кодонаком, – ворчливо заметил Кими; его руки как обычно заняты, да и сидит он только потому, что заштопывает какой-то очередной кам Ото. Но в общем разговоре участвует.
Кими сидит на невысоком табурете у окна в гостиной Ото, там света больше, а он, как ни хорохорится, видеть стал уже совсем плохо. Неужели нельзя отдать этот злосчастный кам кому-нибудь из более молодых и зорких слуг? А лучше и вовсе его выбросить… Ото давно потерял счет своим нарядам.
Справа от него возле стола, на котором кучей свалены свитки и книги, сидит Абиль Сет, такой же взъерошенный и напоминающий чем-то разбуженную среди дня сову, как обычно. Он впал в глубокую задумчивость. Чай у него в руках уже давно остыл. Абиль вдруг, вспомнив о чем-то, потянулся было к свитку на столе и с удивлением обнаружил, что руки его заняты, залпом выпил холодный чай и, поставив пустую чашку на край стола, жадно схватил вожделенный предмет.
Напротив Ото в кресле полусидит-полулежит старый Профессор Академии Философии, Мастер Историк Атараде Киратан. Он выглядит еще более дряхлым, чем Кими. Волосы почти все выпали, только несколько сухих белых пучков торчат над висками. А ведь когда-то, лет так шестьдесят назад, Атараде
