— Побольше бы таких, как он, — замечаю я.
Малышка у меня на руках тихонько похныкивает.
— Возьми-ка ее, — прошу я. — Не умею я с детьми…
Джек повязывает шиму через плечо, укладывает туда девочку, и мы с ним бежим на север. Там, у поворота дороги, нас ждут Марси и Кэсси.
Ночь темная. В небе падучие звезды мельтешат. В Третьем секторе все тихо. Холодный ветер дует то с севера, то с востока. У меня по коже мурашки бегут. Может, неупокоенная душа где-то рядом мается. Говорят, что в звездопадные ночи неупокоенные души по ветру летают.
В поле дикий кот рыщет, мышей ловит. И ребеночком не побрезгает, если попадется. Но малышка в безопасности, спит на груди у Марси, завернутая в шиму. Рыжая кобылка Тэм трусит рысцой, укачивает. Марсино сердце бьется ровно, спокойно.
В ночном воздухе чувствуется дыхание зимы, холод щиплет нам носы и пальцы. Жнивье под лунным светом серебрится, будто под снегом. Наверное, здесь зима не такая, как на Серебряном озере. Увижу, если до нее доживу, конечно. Если Демало меня не погубит. А если он меня погубит, то и товарищей моих тоже. Луна растет, как на дрожжах.
— Слушай, а сколько до Кровавой луны осталось? — шепотом спрашиваю я у Кэсси.
— Если сегодня считать, то пять ночей, — отвечает она.
Джек слышит мой вопрос, недоуменно морщит лоб. И чего я спрашиваю? Время вспять не повернешь. А Джеку любопытно, откуда у меня такой интерес.
Вокруг все тихо. Тонтоны Рэю домой привезли и в дом детства вернулись. Она со своим мужем, Ноблом, живет на ферме, в глинобитной хижине. Рядом два шатких сарайчика стоят. Во дворе железный ветряк крутится, тихонько пощелкивает. Кэсси говорит, что соседи далеко, не увидишь и не услышишь. Вот и хорошо. Детский плач их не потревожит.
Из-под двери хижины пробивается полоска света, всхлипы звучат. Громкие, истошные рыдания. Теперь Рэя не скрывает своего горя. Значит, есть надежда, что у нас все получится.
Джек держится позади. Чем меньше людей про него знают, тем лучше. Мы с Марси тоже пока не высовываемся.
Гермес мотает головой, рвется в галоп. Ему хочется скакать по бескрайней равнине, под высоким небом, а не трусить рысцой по холмам, не пробираться по чащобам.
Утешаю его, успокаиваю, обещаю, что отпущу на свободу. Не отдам тонтонам в рабство.
Кэсси стоит у двери, держит на руках малышку, завернутую в тонтонову шиму. У меня горло сжимается, в животе сосет. Марси трогает меня за плечо. Мы с Джеком переглядываемся. Тут, на ферме, для нас гораздо опаснее, чем в овражке с тонтоном. И дело не в том, права я или нет. Кэсси своей жизнью рискует. Свою тайну раскрывает. Открытое неповиновение выказывает.
Она расправляет плечи, вздергивает голову, вздыхает и тихонько стучит в тяжелую дверь.
— Кто там? — подозрительно спрашивает мужчина изнутри. Неприветливо.
— Нобл, открой, это Кэсси. Управитель Кэсси, с Серединной горы.
Он подходит к двери поближе.
— Кэсси? Чего ты явилась среди ночи? Не положено.
— Открывай быстрее, не мешкай.
Клацает засов, дверь распахивается. На пороге стоит высокий крепкий парень с фонарем в руках, под мышкой огнестрел держит.
— Да здравствует Указующий путь! — говорит Нобл. — Что случилось?
Кэсси протягивает ему малышку.
— Что это? — недоуменно спрашивает он.
— Дочка твоя, — отвечает Кэсси. — Рэя, я твою девочку принесла.
Рэя вскрикивает, выбегает к дверям, тянет руки к ребенку. Нобл преграждает ей путь. Она молотит его по спине, рычит, шипит, будто зверь.
— Ты откуда ее взяла? — говорит Нобл. — Выкрала, что ли?
— Я ее спасла, — объясняет Кэсси. — Ее в чистом поле оставили, зверям на съедение.
Рэя пытается оттолкнуть Нобла, но он здоровый, с места не двигается.
— Зря ты это, — ворчит он. — Она хворая, потому и оставили. Указующий путь знает, как лучше.
— Да здоровенькая у тебя девочка, только ей родительская любовь и ласка нужны. Сам погляди, хорошенькая какая. Просто до срока родилась.
Кэсси разворачивает малышку, показывает Ноблу, но он глаза отводит. Девочка просыпается, хнычет. Кэсси ее снова пеленает, успокаивает.
— Мы неприятностей не ищем, — заявляет Нобл. — И дети нам здесь ни к чему. Ты же помнишь, кроме матери-Земли, у нас другой семьи нет. А если прознают, беды не оберешься.
