Он порывается захлопнуть дверь, но Рэя протискивается на порог.
— Никто не прознает, — говорит Кэсси. — Я вам помогу. Мы все вам поможем. И друг другу будем помогать. Перемены грядут. Хватит нам под тонтоновым сапогом жить. Мы сами землю исцелим, хозяйство наладим, детишек вырастим. Не из-под палки.
— Гляди, как бы за такие речи тебя в рабство не забрали. Или чего хуже не приключилось, — ворчит Нобл. — Уноси ее немедленно. Рэя, заткнись! Не видишь, я дело говорю. Все, как положено.
— Пусти! — кричит Рэя, толкает его, тянет с порога. — Пусти!
— Я вам мудрую повитуху привела, — говорит Кэсси. — Она с детьми умеет управляться. Научит вас, как за дочкой ухаживать, расскажет, что делать. Вашей малышке отец с матерью нужны.
— Божемой, что вы задумали? — растерянно спрашивает Нобл. — Что вообще происходит? — Он в первый раз смотрит на малышку. — Ох, ты смотри-ка, у нее нос, как у моей ма! — удивленно, с тайным восторгом произносит он.
— Она твоя родная кровь, дочка твоя, — вздыхает Кэсси. — Я тут друзей привела, познакомьтесь.
Мы с Марси выходим из темноты. В свете фонаря Нобл замечает мою татуировку на скуле, хватается за огнестрел, но руки у него заняты. Рэя за него цепляется, Кэсси дорогу преграждает.
Рэя хватает девочку, Кэсси отталкивает Нобла и входит в хижину. Я развожу руки в стороны. Мы с Марси медленно приближаемся к порогу.
— Мы без оружия пришли, — говорю я. — Мы помочь хотим.
Нобл прижимается к притолоке, пропускает нас внутрь. Видно, что сомнения его разрывают. Я улыбаюсь ему по-дружески. Пусть не думает, что я призрак. Нерон усаживается на дерево во дворе. Нобл глядит на моего ворона, на звездопадное небо, на крутящийся ветряк. Удивленно смотрит на меня.
— Ага, меня ветер принес, — говорю я.
Выхожу из хижины, закрываю за собой дверь. Внутри остаются встревоженные родители с новорожденным младенцем. И Марси. Она их научит, как за девочкой ухаживать. Прислоняюсь к дверному косяку, облегченно перевожу дух. Одного ребеночка спасли. Получилось. Сработало.
— Ты как? — доносится из темноты хриплый шепот.
Джек стоит у сарая, кутается в плащ.
— Все в порядке, — отвечаю я. — Девочку Звездочкой назвали. Может, будет ей счастье.
Джек морщится.
— У моего приятеля корова была, тоже Звездочкой звали. Бодливая! — объясняет он.
Я льну к нему, согреваюсь его жаром, слушаю стук сердца. Он меня обнимает, но неохотно.
— Ну что, бессердечный убийца, перевоспитали тебя? — спрашивает он. — Нравится?
— Еще бы, — говорю я и целую его в губы. С облегчением. С надеждой на новый день. Может, теперь наша жизнь сложится иначе. Не так, как я привыкла среди пустыни.
— Джек, я хочу с тобой ночь провести… — шепчу я.
Он отступает на шаг, смотрит, будто чужой.
— Я больше ничего терять не собираюсь, поняла?
Холод пронзает меня до самых костей. Понятно, что он имеет в виду. Любовь свою он мне не отдаст. Он уже потерял то, что любил больше жизни. Свою дочку. Грейси.
Он мне говорил о своих чувствах, но теперь черту провел и переступать ее не хочет. Почему? С чего он вдруг так? Две ночи назад он нам ложе еловыми лапами выстелил, а теперь… Может, мне послышалось? Может, он…
Он разжимает руки, отступает еще дальше.
— Там, в белой комнате, где Демало чудеса показывает, — начинает он. — Почему ты сказала, что Разрушители на койках померли?
Я кожей чую беду.
— Не помню, чтобы я такое говорила.
— А я помню. Ты сказала, что они улеглись на койки и померли. Надеялись на то, что однажды их кладовую найдут. Откуда ты знаешь, что там люди померли?
Ах, вот почему он так себя ведет… Божемой, я проговорилась! Он подозревает, что я в белой комнате и прежде бывала. Одно неверное слово — и все мои тайны откроются.
— Я не помню, честное слово, — говорю я. — Ну, может, представила, как оно все случилось. Ты же сам сказал, что есть над чем поразмыслить — и кладовая, и карты, и видения. В бункере койки были. Я все это увидела, вот и придумала. А ты что, не придумываешь?
— Не знаю, может, и придумываю, — отвечает он.
