Что я делала неправильно?
Злые слезы подступали к глазам. И когда первая слезинка, скатившись по щеке, рухнула на страницу, внизу той высветилось золотым. В глазах начало рябить; текст расплылся, чтобы собраться воедино. Внутри меня что-то зажглось, и я прочла простое: «Рана». И тотчас почувствовала опустошающую усталость, словно одно Слово высосало из меня весь дух.
Я отложила книгу, потерла кулаками глаза.
Позже я продолжу вчитываться. Ослепну, но не сдамся.
А сейчас меня ожидает хозяин Дома утех.
Без аппетита я впихнула в себя вязкую, скрипучую на зубах кашу. Голодная жизнь научила простому правилу: предлагают – бери и не выпендривайся. Следуя этому же правилу, я умыкнула из столовой ложку. Нутром чуяла – пригодится.
Дом утех, одноэтажный, сложенный абы как, был по-солдатски прост и пуст: общая зала ожидания, дверь справа, ведущая в жилые помещения, да с десяток комнатушек, где по вечерам девушки обслуживали клиентов. Утешительницы изредка выбредали наружу: одинаково понурые, неразговорчивые, одетые в наглухо закрытые платья из грубой ткани. И чем тут наслаждаться? Продажные девицы в трущобах и то аппетитнее, у них хотя б от дурманящих трав глаза блестят да тела зазывно изгибаются. Эти же производили, мягко говоря, удручающее впечатление. Со мной не здоровались, не глядели даже в мою сторону, будто я была не одной из них, а чем-то посторонним, нежелательным.
Мне велели ждать у входа, но я не удержалась от соблазна заглянуть за одну из дверей.
Кровать, стул, и все. Ну, правильно, а большего и не требуется. Окна занавешены красными шторами, оттого в комнате затаился кровавый полумрак. Я, отдернув шторы, впустила солнечный свет, и тот высветил желтым все трещинки, неровности. Пыль, осевшую серым саваном. Залатанное белье с въевшимися пятнами. Всю таинственность комнатушка разом потеряла.
– Вот ты где, – донеслось с порога. – Нравится?
Мужчина был плюгав, несимпатичен, а верхнюю губу его украшала жирная бородавка, похожая на мохнатую муху. Но он так приветливо улыбался, а у глаз его плясали лучики морщин, что казался приятным. Не злым.
Может, с ним удастся договориться?..
– Терпимо, – сказала я, занавешивая окна.
– Не против пообщаться в более душевной обстановке?
Видимо, даже хозяин не считал Дом утех чем-то приятным, потому как вывел меня наружу. Погода располагала: солнце слепило, но не жарило; по небу плыли молочные облака, и в их очертаниях проглядывались самые нелепые вещи. То скачущая лошадь, то человеческий профиль, то куча чего-то, что напомнило мне, напрочь лишенной фантазии, навоз. Хозяин взял меня под ручку – не нагло, а скорее вежливо, как в верхней части Янга надушенные мужчины ходят с женщинами в пышных платьях. Но мне не нравилась бесцеремонность чужого касания, потому я ерзала и нервно вела плечом.
«Привыкай», – говорила самой себе.
Если он почует неприязнь – ни за что не войдет в положение.
– Не волнуйся, Тая, – сказал хозяин, спрятавшись в тени молодой яблони, которая невесть как очутилась посреди гарнизона. – Твою подноготную я уже выведал. Кража? М-да, неужто нынче за столь смешные преступления симпатичных особ готовы навеки упечь в каменную клетку?
Я слушала вполуха, а взгляд зацепился за бородавку, которая двигалась, когда хозяин открывал рот.
– Хорошо, что ты прибилась к нам, уж я своих девочек в обиду никому не дам. – Хозяин погладил меня по предплечью. – Видела, в каких они одеждах ходят? – Я кивнула, припомнив платья, за которыми не разглядеть тел. – Это чтоб ни у кого дурных помыслов не возникло. Мои девочки живут непосредственно в Доме, особо по казармам не разгуливают. Готовят сами, стирают и убирают тоже. Все на их хрупких плечиках. И, к моей чести, у нас ухоженнее, чем в остальных женских бараках.
Он гордился «своими девочками», аж грудь выпятил. А бородавка-муха все никак не могла оторвать свое жирное тельце от губы. Мне до дрожи захотелось отколупать ее. Я почесала в волосах – всегда чешусь, когда волнуюсь, – подавила назойливый порыв.
– Все отношения – в строго определенное время, иначе – ни-ни. Деньги не бери и мужчин без моего ведома не принимай. Ясно?
– Да, но…
– Умница девочка. – Хозяин перебил меня и ласково улыбнулся. – Я не ошибаюсь, в тебе есть что-то от рынди?
Вообще, я родилась в семье истинных рынди, светловолосых и крупных. Жизнь впроголодь истощила их, но не отняла природной массивности. Женщины Затопленного города доставали мамаше до плеча. Кулак папаши был с голову младенца. И хоть в резких чертах лица их дочери угадывались родительские корни, но темные волосы, каких не встретить у чистокровных рынди, да небольшой рост делали меня чужачкой. В детстве мамаша с папашей убеждали меня, что лишь один рынди из тысячи таков. Что мне передалась кровь бабки, которая служила при храме богов, и что я научусь читать Слова.
Но потом папаша запил. Ум его затуманился, и он, наслушавшись насмешек от пьяниц-товарищей, взялся обвинять мамашу в кровосмешении.
«Никакая она не мудрая! – плевался он вонючей слюной и пытался словить меня за шиворот, чтобы отвесить пинок. – Обычный выродок, которого я
